Спустя полчаса привели сдаточных лошадей какого-то вольного ямщика, который должен был везти нас с Кинрю до следующей станции.
— Вели закладывать, — сказал я смотрителю. Так мы с ним и расстались, к неудовольствию золотого дракона, который считал, что Дмитрия Савельевича полезнее бы было сдать властям. Однако я был обязан хранить это дело в глубокой тайне.
В Москву мы прибыли на закате, когда она замерла под бледнеющими солнечными лучами, погружаясь в глубокий и продолжительный сон.
— Неужели приехали? — воскликнул Кинрю, обрадованно завертев во все стороны головою.
— Куда теперь-то? — спросил ямщик.
— К Пречистенскому бульвару, — ответил я, собираясь остановиться у одного своего старого друга, гусарского поручика Виктора Заречного. Я возлагал на него в своем деле огромнейшие надежды, так как он слыл в древней столице бретером и заядлым картежником. Через него мечтал я встретиться с мошенником Матвеем Воротниковым.
Мы выехали на бульвар, проехали мимо бакалейной лавки.
— К какому дому подъезжать-то? — осведомился возница.
— А к вон тому, крайнему, — указал я пальцем на известный мне особняк. — Сверни сначала за угол, потом возьми чуть влево, к подъезду!
На крыльцо по покосившимся немного ступеням сначала поднялся я, следом за мной Кинрю.
Я постучал в знакомую дверь. Сначала было довольно тихо, и никаких шагов изнутри дома не было слышно. Но через некоторое время я узнал знакомую походку денщика Василия, с которым был знаком едва ли не с малолетства.
— Яков Андреевич! — обрадованно воскликнул он, мутные бледно-голубые глаза его весело заблестели. — Барин, — крикнул он так, что его должно было быть слышно и на другом конце огромного дома.
— Здорово, дружище! — ответил я, потрепав его по плечу.
— Барин! — снова крикнул денщик и поковылял через сени.
Кинрю топтался на месте, не смея войти.
— Смелее, мой друг, смелее, — сказал я ему, и сам устремился за денщиком через пустые сени в прихожую, а затем и вверх по лестнице. За мною бесшумной походкой последовал японец.
И тут из боковой двери в просторную залу, обставленную египетской мебелью, ворвался Заречный, весь при параде, в своей новой венгерке, гусарской куртке, разукрашенной поперечными шнурами, начищенных сапогах, весь надушенный и напомаженный.
— Яков! mon ami! — обрадовался он. — Сколько лет, сколько зим! Какими судьбами?
— Да вот, разыскиваю одного человека, — ответил я. — Надеюсь его в Москве застать, да уповаю на твою помощь!
— Понятно, — серьезно ответил Виктор, как будто и в самом деле что понял. И тут только он заметил Кинрю, который стоял в простенке и рассматривал большую картину, висевшую у окна.