— Убирайся отсюда или худо тебе будет! — закричал Жюль Гри с угрозой, — ты знаешь, что я тебя всегда терпеть не мог! А теперь ты еще вздумала читать тут мне наставления! Еще слово — и я так угощу тебя, что ты не скоро встанешь на ноги.
— Не смей трогать девушку, — вступился папа Калебассе, — я тебе говорю, оставь Жозефину в покое, ты не имеешь на нее никаких прав!
— Я всегда не терпел ее, а теперь, когда я знаю, что она приятельница проклятого Милона, у меня руки чешутся при виде ее! Ты, небось, пришла с просьбой за него?
— Хотя ты и не заслуживаешь вовсе, чтобы я о тебе хлопотала и заботилась, я все-таки скажу тебе, зачем я сюда пришла! Я хотела посоветовать тебе бежать отсюда и бежать как можно подальше, иначе ты не уйдешь от наказания за все твои дурные дела.
— Молчи, говорю я тебе, или, право, хуже будет!
— Пойдем, Жозефиночка, пойдем, оставь злого человека, — попросил папа Калебассе и отвел Белую Голубку от Жюля Гри, с угрозой поднявшего кверху свой кулак. — Он не помнит себя от бешенства! Он воображает, что имеет на тебя права, потому что думает, что ты… — старый продавец фруктов вдруг остановился, — пойдем же, пойдем, брось его.
— Не попадайся мне на глаза в другой раз, — закричал ей вслед Жюль Гри, — или ты пожалеешь о часе твоей встречи со мной. Я с этой поры смотрю на тебя как на сообщницу моих смертельных врагов, а ты знаешь, как поступают с такими сообщницами!
Жозефина громко рыдала.
— Он совершенно испорченный негодяй, —утешал Калебассе Белую Голубку, — не заботься о нем больше!
— Поклонись от меня благородным господам мушкетерам, — закричал еще раз издали Жюль Гри, — скажи, что я смеюсь над их приговорами и преследованиями и исполню то, в чем им когда-то поклялся.
— Оставь его, Жозефиночка, молчи! Он еще ударит тебя, а я старый человек и не в силах защитить тебя, — уговаривал папа Калебассе. — Не плачь же, моя дорогая! Он не стоит слез, которые ты из-за него проливаешь!
— Ах, я все еще желала ему добра, едва выговорила сквозь слезы Белая Голубка,'— но теперь я покончила с ним!
— Он вовсе не заслуживает твоей доброты, — продолжал Калебассе.
— По-настоящему тебе до него вовсе и дела нет…
— Но он же все-таки…
Жозефина хотела сказать: «Мой брат», но старик не дал ей договорить.
— Что он такое? Он ровно ничего! — воскликнул он, — к чему ты хочешь принимать побои от негодяя, рискуя даже своей жизнью? Он в припадке бешенства может убить тебя! Не будь глупа, брось его! Послушай моего совета, ты ведь знаешь, что я желаю тебе добра, любя тебя с детских лет!
— Да, в этом я уверена, папа Калебассе, вы всегда были добры и ласковы ко мне.