— Вы намекаете на мрачную сторону моей жизни, ваша эминенция, я, кажется, догадываюсь, в чем дело. Вы хотите говорить о несчастном ребенке, которого я навсегда удалил от себя.
— Именно так, ваше величество, я хотел переговорить о будущем этого мальчика.
— Бедное, бедное дитя! — сказал король, — за что ты отдален от меня, за что мы с тобой разлучены? Отчего не тебе досталась корона? По какому праву ее носит мальчик, воспитываемый в пышных хоромах Луврского дворца?
— Ваше величество, не будем мучать себя вопросами, ведь мы, несовершенные люди, не можем на них ответить. Ограничимся тем, чего от нас требует действительность. Подумали ли вы о будущем мальчика, ваше величество? Решили ли вы что-нибудь?
— До сих пор ничего еще нет, ваша эминенция, но вы, кажется, уже сделали это за меня.
— Так как это дело не семейное, а государственное, ваше величество, то я считал своим долгом обдумать все возможные последствия, и мне пришла в голову мысль, что будет, если, например, кто-нибудь из посвященных в тайну выдаст ее на исповеди или расскажет самому мальчику!
Людовик стал прислушиваться.
— Я уверен в тех немногих людях, кому эта тайна известна, ваша эминенция, — сказал он.
— Да, пока мы с вами живы, ваше величество. Но ведь и мы смертны, а после нашей смерти кто-нибудь из этих людей почувствует необходимость облегчить душу и рассказать уже взрослому принцу — без государства и короны — тайну сентябрьской ночи.
— Это было бы ужасно, но с этих людей можно взять клятву, и они будут молчать!
— И об этом я думал, ваше величество, но этим не отвратить опасность, потому что эти люди будут молчать при жизни, а умирая, они могут написать все в своем духовном завещании. А к каким результатам это может привести, какую беду навлечь, нам обоим слишком понятно, ваше величество!
— Так, по вашему мнению, никак нельзя отвратить опасность?
— Есть одно средство, ваше величество.
— Скажите, пожалуйста, какое?
— Надо оградить себя раз и навсегда от этого мальчика, ваше величество.
— Но каким образом, ваша эминенция?
— Когда он вырастет, надо держать его, как государственного арестанта.
— Как государственного арестанта? И вы хотите, чтобы бедный ребенок не знал ничего, кроме стен тюрьмы? Это больше, чем бесчеловечно, ваша эминенция. Нет, нет, не будем и говорить об этом!
— Следовательно, вы хотите гражданской войны? Раздора, гибели Франции? Несчастья обоих сыновей? Нет, ваше величество, это не может быть вашим последним словом.
— Вы хотите запереть несчастного в тюрьму на всю жизнь, что страшно и бесчеловечно. Оставьте ему, по крайней мере, свободу, дайте ему возможность самостоятельно устроить свою жизнь, найти счастье, но не запирайте его в крепость, ваша эминенция!