— Ах! — прошептала она.
Ее тело слилось с моим телом, мое тело — с ее телом, инь и янь, тьма и свет, восток и запад слились воедино. Харе Кришна! Харе Кришна! Харе рама, харе рама! И сошлись полюса земли…
Ом!
— Такого еще не было! — изрекла Федра Харроу.
Бусинка пота покатилась по склону ее алебастровой груди. Я слизал бусинку кончиком языка. Она замурчала. Тогда я стал слизывать невидимые капельки пота. Она хихикала и мурчала.
— Такого еще не было, — повторила она. — Несколько минут назад я думала, что мне хорошо, а получается, я и не знала, что такое хорошо. Ты меня понимаешь?
— Более чем когда-либо.
— Мне даже не нужно лопотать, как Маништана. Его, конечно, забавно слушать, но я понимаю, что он просто пудрит мозги. Хотя цветы и впрямь очень красивые.
— Цветы изумительные!
— Но только можно малость свихнуться, если целыми днями ничего не делать, а только любоваться цветами.
— Верно.
Я обнял ее и притянул к себе. Федра приоткрыла рот в ожидании моего поцелуя. Мы заключили друг в друга в объятья.
— Эван! То, что сейчас было… Это что-то!
— Необязательно это обсуждать.
— Знаю. Но мне почему-то хочется. Только слов не могу подобрать.
— Ну и ладно. Нет никаких слов.
— Там в Афганистане, в борделе. Там ткого никогда не было.
— Знаю.
— Да я там и не была. Мое тело было там, но душа покинула тело. И витала где-то далеко-далеко, замороженная, как льдинка.
— А теперь она оттаяла.
— Оттаяла! И это так приятно!
— О да…
— Три ступени к просветлению, — так говорил Маништана. — Три ответвления триединства. Три части времени: прошлое, настоящее и будущее. Вчера, сегодня и завтра.
— О да!
— Три заповеди святости ашрама. Набожность, бедность и непорочность.
— Мы набожны, — сказал я.
— Это так.
— И бедны.
— Да. По прибытии сюда вы отдали ашраму все свое золото. Это так.
— Э-э… и еще то третье. Ну…
— Да, — сказал Маништана. Его глазки, еле заметные на морщинистом личике вроде как подмигнули мне. Но наверняка утверждать не могу. Он сорвал цветок и стал созерцать его, как бы вдыхая одними глазами. — Да, — повторил он.
— Два из трех, — заметил я, — не так-то плохо для среднестатистических послушников.
— Многие послушники ашрама нарушают заповедь непорочности, — заметил Маништана.
— И я о том же. Э-э…
— Но не очень часто.
— Ну…
— Редко в дневное время.
— Да?
— Но на цветочных клумбах — никогда!
— Э-э…
Маништана сорвал еще один цветок.
— Когда ты прибыл сюда, ты не умел очищать свое сознание, ты не умел ослаблять контроль над внутренней работой своей души, ты не умел обретать покой, ты не умел найти связующую нить с единством, а равно с единичностью самого себя и самостью своей единичности.