— Но даст ли он мне ее? — с сомнением прошептала молодая женщина. — Коннетабль, вы только что сказали, приговорил Арно, — Он не мог поступить иначе, так как окружен обиженными парижанами, кричащими, как телята на бойне. А короля парижане весьма мало волнуют. У него от Парижа не осталось теплых воспоминаний. Он простил парижан, это так, но неохотно, и вы можете сами судить, что он не торопится их навестить. Если вам удастся с ним поговорить, он окажет милость. На какое-то время Монсальви забудут, он отсидится в своих горах; и все будет кончено. Он с удовольствием удалится в это изгнание на свои земли, где по приговору будет обязан находиться, а через год вернется ко Двору, где его встретят с распростертыми объятиями, и коннетабль — первый из всех!
По мере того, как он говорил, Катрин чувствовала, что у нее становится легче на сердце. Несколько слов, несколько ободряющих фраз осветили горизонт, прогнали облака и вернули надежду.
Бесконечная благодарность родилась в ее душе. Молодая женщина поняла цену дружбы Тристана, которому долг, безусловно, запрещал отпускать овернцев в погоню за беглецами. Тем более что они не скрывали своего намерения отбить его у людей коннетабля и вернуть живым и невредимым в Монсальви.
Она взяла руку Тристана и прижалась к его щеке.
— Вы всегда знаете лучше меня, что нужно делать, друг Тристан! Мне давно следовало это знать, и, вместо того чтобы бунтовать против ваших советов, я поступила бы правильнее, если бы следовала им, даже не пытаясь их понять.
— Я столько не прошу. Но раз уж вы так хорошо настроены, попросите Ренодо подать нам обед! Я так голоден, что съел бы собственную лошадь.
— Я тоже, — рассмеялась Катрин. — Что же касается Беранже… А в самом деле, он-то где? Я не видела его с самого утра и, признаюсь, даже забыла о нем.
— Я здесь! — послышался жалобный голос, который, как казалось, выходил из огромного камина, где на медленном огне томился огромный котел с капустой под свиным салом.
Что-то зашевелилось в углублении у очага, где стояли каменные скамейки. Изящный силуэт пажа, стянутый сюрко21 из темно-коричневой шерсти, вынырнул из темноты и приблизился, освещаемый слабым светом, пробивавшимся из темных квадратиков окон.
— Так, Беранже, — начала возмущенным голосом Катрин, — где же вы были? Сегодня утром я вас ждала, искала, а…
Она остановилась на полуслове, пораженная глубокой грустью пажа, отпечатавшейся на его лице. Ссутулившись, опустив голову, с дрожащими уголками губ, так что казалось, он сейчас заплачет, Беранже являл собой само воплощение скорби.