«Она бы очень хотела отправиться к вам, моя дорогая Катрин, так как в глубине души оставалась со своим братом только для того, чтобы помогать ему и вести дом. Насколько бы ей больше хотелось спокойно жить подле вас и смотреть как подрастают внуки! Но дорога из Дижона до ваших гор длинна, а ее здоровье не позволяло ей такого длительного путешествия. Тогда она воспользовалась моим гостеприимством в старом Шатовилене, который вам хорошо известен. Я Дала ей вашу комнату, и вечерами, засиживаясь допоздна, мы без умолку болтали об одном и том же, как две старые Дурехи, о вас, о ваших малышах и о вашем невыносимом муже. Мы провели вместе столько прекрасных мгновений, ваша мать — такая хорошая женщина…
Но на пост она сильно простудилась, и с тех пор я вижу, Как она угасает… И я боюсь, потому что с каждым днем она все слабее. И вот я пишу вам с просьбой приехать. Вы молоды, сильны, и дороги вас не пугают. Вы можете проделать это путешествие, которое ей уже никогда не осилить. И если вы хотите ее еще раз обнять, я думаю, вы успеете, если не потеряете слишком много времени! Приезжайте, Катрин! Это я вас об этом прошу, так как она никогда бы не решилась вас просить, а она вас так любит».
Пергамент выскользнул из рук Катрин, снова свернулся и упал на землю. Лицо Катрин было залито слезами, но она ничего не говорила, не жаловалась. Она только нагнулась, чтобы поднять свиток, и подняла на Жака полный слез взгляд.
— Письмо помечено третьим числом этого месяца, — сказала она отчетливо. — Вы правы, Жак, мне надо ехать на следующий день! Мне бы так хотелось, так хотелось… приехать не слишком поздно. Моя бедная мама! Я думала, что она счастлива, спокойна, я была так невнимательна.
— Вы не могли догадаться…
— О чем? Что, старея, мой дядя Матье превратится в безмозглого дурака, который не сможет устоять перед какой-то кумушкой, похитрее других? Как он не видит, что этой женщине нужны от него только его экю? И он спокойно дал уйти моей бедной маме, выбросить ее на улицу как нищую. Свою сестру! Свою собственную сестру!
— Успокойтесь, Катрин! Я знаю, что лучший способ заставить вас забыть о горестях, это дать вам повод для гнева. Но теперь надо подумать об отъезде… и о том, что надо сделать до него. Я все приготовлю. Но сегодня вечером…
— Да. Я пойду с вами в замок! Это последнее, что я могу сделать для моего мужа, если он еще жив, и для моих детей, если его больше нет. Так как затем мне необходимо будет выбросить все из головы, чтобы думать только о той, которая; меня призывает и так нуждается во мне.: