— Он меня вытащил из Бастилии. Он мне спас жизнь, и все же я убил его. Из-за тебя… и потому что он осмелился мне сказать… всю правду о тебе. Он был со мной честен, поступил по-братски… и все же я его убил.
— Честен? По-братски? Это Гонне д'Апшье ты хочешь увенчать этими лаврами? Человека, который накормил тебя бесстыдной ложью? По-братски, этот милый мальчик, у которого с собой был яд от Ратапеннады, местной колдуньи и который должен был отправить тебя на тот свет? Ты потерял рассудок, Арно де Монсальви!
Он снова взорвался, но теперь в волнах его гнева скользили неуверенность и сомнение.
— Почему я должен верить тебе больше, чем ему? Кто меня уверит, что ты говоришь правду? Естественно, ты обвиняешь, чтобы защитить себя, и именно теперь, когда я имел глупость сказать, что он мертв!
— Ты мне не веришь? — сказала она холодно. — А аббату Бернару, ему ты поверишь?
— Аббат Бернар далеко, и это тоже тебе известно!
— Гораздо ближе, чем ты воображаешь. Прочти это! Она достала из своего мешочка полученное в Type письмо. Толстая и прочная кожа защитила его от воды, и оно не намокло.
Резким жестом она сунула его под нос своему мужу.
— Ну что, узнаешь почерк? А как ты думаешь, Бернар де Кальмон д'О назвал бы своей возлюбленной дочерью во Христе потаскуху, которую слуги выгнали хлыстом ?
Он бросил на нее взгляд, в котором неуверенность приобрела оттенок тревоги, и, отойдя к свече, которую поставил на балку, принялся читать медленно, вполголоса, останавливаясь на отдельных словах, словно пытаясь по достоинству их взвесить.
Затаив дыхание, Катрин смотрела на него с отчаянием. Она видела это мужественное лицо, черты которого стали более грубыми, жестокими. Это было лицо незнакомца. Четырех или пятидневная борода обезобразила его, уничтожив всю красоту под этой грязной соломой; под глазами вздулись мешки.
За этим закованным в железо солдафоном, диким и грозным, на фоне сожженной деревни, она с болью увидела встающий в ее памяти другой, знакомый образ, который в последний раз мелькнул вдали, такой гордый и радостный, под трепещущим шелком разноцветных знамен на незапятнанном фоне высокого, покрытого снегом плоскогорья !
Прошло только шесть месяцев… и тот, которого она любила больше всего на свете, стал убийцей! Тоска и боль сдавили сердце так сильно, что она застонала, а слезы потекли из глаз к уголкам губ.
Тем временем Арно закончил читать. Тусклым взглядом он рассматривал письмо, упавшее к его ногам. Машинальным движением он снял наплечники и стальной нагрудник, расстегнул кольчугу, освободив мощную шею, как человек, который задыхается.