Пока молодая женщина, мысленно перебирала все это в голове, дорога кончилась. Было уже около полудня, когда из-за поворота в тумане, поднимавшемся над рекой, внезапно вынырнули башни Шатовилена, построенного на небольшом холмике сеньориальной земли, перед которым съежилась деревня. Изгиб Ожона отделял замок от маленького городка, защищенного низкими стенами. В случае атаки они являлись несравнимо худшим прибежищем, чем величественные куртины сеньориальной крепости.
Катрин узнала серые стены, деревянные черные галереи и высокие башенки караульных помещений, покрытых голубым шифером, которые полировал дождь. Все было как раньше, и наверху, на донжоне, красный флаг Шатовиленов повис, тяжелый от воды. Но это была лишь видимость, так как вдоль реки, у маленького римского мостика, вырос лагерь с полинявшими знаменами и кухонными огнями, лагерь, похожий как родной брат на тот, что разбили Апшье перед Монсальви, за исключением знамени.
Здесь был золотой лев в короне на лазурном поле среди золотых крестиков: герб Сарбрюка, который Катрин приветствовала презрительной улыбкой, так как, хотя цвета и различались, сердца этих людей были одинаково жестокими. Если, конечно, можно было говорить о сердце в подобных обстоятельствах.
С первого взгляда могло показаться, что деревня не пострадала от живодеров. Все дома стояли на месте нетронутые, но, приблизившись, Катрин заметила, что в них остановились солдаты, а жители исчезли.
Люди Шатовилена, вероятно, покинули свои жилища вовремя, так как нигде не было видно ни одного трупа, и с деревьев, кроме листьев, не свешивалось ни одного мрачного плода. По — видимому, выгнанные приходом солдафонов люди затерялись где-нибудь в лесах, если только не получили убежище — а это было наиболее правдоподобным — в самом замке, чья великолепная громада, воздвигнутая на скалистом выступе, казалось, высокомерно пренебрегала зловредным муравьиным племенем, копошащимся у его ног.
Приход войска усилил энтузиазм наемников. Люди Дворянчика бежали им навстречу, громкими воплями поздравляя с благополучным приездом и обильно начиняя свои слова божбой и непристойностями, на которые вновь прибывшие с жаром отвечали. Они, едва успев оказаться за укреплениями, бросились к своим товарищам и пустились в рассказы о своих ужасных подвигах с наглостью и хвастовством, и их рев, громкое ржание и дружеские затрещины прерывались только для выпивки.
Тем временем их глава, казалось, даже не заметил, что они уже прибыли. Он продолжал ехать ровным шагом, безразличный к оживлению, с которым встречали его возвращение, глухо отгородившись от всех отрешенным молчанием.