Человек, который эскортировал их как тень, мог ли он быть на самом деле тем, кто уже давно стал единственным смыслом ее жизни? Был ли это тот, кто сжимал ее в объятиях, с кем они вместе отдавались любви, отец двух ее малышей?
Он был здесь, совсем рядом, и вместе с тем гораздо дальше от нее, чем тогда, когда их разделяло расстояние и стены Бастилии, — ведь тогда Катрин вправе была думать, что их сердца бились в унисон. Что же произошло? Эту загадку уставший от путешествия разум не мог решить. Человек не меняется до такой степени без причины…
Очевидно, эта ужасная ночь, которая уже рассеялась, помогла ей понять, что она его не знала или, вернее, что она плохо знала его и мир войны.
Несмотря на перенесенные испытания, она о многом не имела представления. Например, об этих капитанах, великолепных и доблестных в сражениях, которые, начиная со времени ее детства, проходили перед ее восхищенными глазами. Теперь она знала, что они способны на любые поступки и что они редко бывают защитниками вдов и сирот. Эти вдовы и сироты не из их касты; что между ними и народом — пропасть; относятся капитаны к своему народу-кормильцу так же, как в Риме патриции относились к своим рабам. Она еще слышала в этом плохо освещенном амбаре протестующий голос Арно:
— А другие, что они делают в эту минуту?..
Надо было жить, неважно какой ценой, и по возможности хорошо жить, кормить людей, платить жалованье, давать возможность утолять инстинкты, особенно не заботясь о том, что цена этому — несчастья и страдания. И все же за людей своей земли, за жителей Монсальви Арно был готов пролить свою кровь до последней капли. Только если это были его…
Тогда как он пришел сюда? Не сам же он занялся разбоем. Неужели выдумки Гонне заставили его поверить, что казнь неминуема?
Когда могущество Монсальви было ослаблено приказом короля по наущению Ла Тремуйля, Арно не ответил на это разбоем. Так, может быть, эта женщина, эта авантюристка, которая осмелилась объявить себя Жанной д'Арк?.. Когда он говорил о ней, в его глазах была фанатическая вера, свет, который напоминал любовь. Да, именно так: любовь! Достаточно было, по-видимому, этому созданию появиться, чтобы привлечь к себе сердце Арно де Монсальви и сделать из него другого человека, даже не человека, а кровожадного зверя.
«Это колдунья! — неистовствовала Катрин. — Это может быть только колдунья, и она не заслуживает ничего другого, как хорошей взбучки и нескольких вязанок хвороста на деревенской площади!..»
Конечно, была еще ревность. Свирепость Арно, когда он неожиданно оказался лицом к лицу со своей женой, красноречиво говорила об этом. Он мог бы ее убить, потому что считал виновной, и это не свидетельствовало о том, что он к ней питал доверие. К тому же как раз в тот самый момент, когда она уже почти убедила его в своей невиновности, надо было возникнуть этой немыслимой истории с герцогом Филиппом. Действительно, мог ли он находиться в Шатовилене, когда важные дела должны были удерживать его на севере страны? Если следовать философии Эрменгарды, это было возможным: она никогда не любила Арно и всегда делала все, чтобы привести Катрин в объятия Филиппа. Приключение в ронсевальском приюте не стерлось еще из памяти Катрин. Эрменгарда была упряма и способна настоять на своем, но не до такой степени, чтобы воспользоваться таким трагическим событием, как смерть матери, и заманить Катрин в ловушку.