Солнце, только что прорезавшее горизонт, разливало над опустошенной местностью теплые тучи. Ничто, кроме этого распростертого окровавленного тела, не говорило, что между этим лагерем и городом ненависть, злоба и страх опустили стальной заслон.
Но оставалось это тело с зияющей раной, с лицом, перекошенным последним спазмом, — и все сразу вставало на свое место.
— Будем надеяться, что эти псы его похоронят, — вздохнула Гоберта вместо заключения. — В конечном счете он был предан так же, как и мы, и заплатил дорогую цену. Надо будет попросить аббата о скромном молебне, потому что все-таки не он самый виновный из всех.
И, плотнее завернувшись в свою баранью шкуру, не обращая ни на кого внимания, отправилась домой кормить свою ораву.
Дозорная галерея быстро освободилась, за исключением часовых, вернувшихся к своим монотонным обязанностям.
В это время в замке Катрин возвращалась к горькой действительности, которую не могло скрасить даже солнце, освещавшее комнату через цветные стекла. От Сары она узнала, что ее только спрашивал аббат Бернар.
— Я могу его попросить прийти позже, если тебе еще не лучше, — предложила Сара. — Ты всех нас здорово перепугала.
— Нет. Это ни к чему. Мне тоже надо с ним говорить. Если бы он не пришел, я бы сама его об этом попросила.
— Но скажи мне, по крайней мере, как ты себя чувствуешь?
Молодая женщина невесело улыбнулась:
— Уверяю тебя, лучше. Твое лекарство пошло мне на пользу. И потом, знаешь, сейчас вовсе не время жаловаться на судьбу и нежиться в постели. Если Гонне д'Апшье доберется до своей цели, мне лучше сразу умереть.
— Позволь мне судить об этом иначе. Я схожу за аббатом.
— Нет. Проводи меня в мою часовню. Мы будем говорить одни, свидетелем должен быть только Бог, потому что никогда я так не нуждалась в его поддержке. Только принеси мне что — нибудь теплое. Мне нужно восстановить силы.
Сара предпочла, чтобы Катрин осталась в кровати, но не стала настаивать. Она знала, что это бесполезно. Безусловно, молодая женщина выглядела ужасно, она была бледна и черты лица вытянулись, но в углу рта пролегла упрямая складка, которая была хорошо знакома старой цыганке.
Когда эта складка появлялась, Сара знала, что надо представить Катрин самой себе, дать ей идти до конца.
Итак, она вышла, чтобы проводить аббата Бернара в часовню, и скоро вернулась с большой чашкой молока с медом которую молча протянула Катрин.
За время ее короткого отсутствия Катрин не без труда встала с кровати. Ее шаги по выложенному черными и красными плитами полу были нетвердыми. Кружилась голова, и начиналась та самая мигрень, которая так беспокоила Сару. Для ее спасения, для спасения Арно и особенно для спасения их общего счастья ей надо было взять себя в руки и победить слабость,