— Это обязательно нужно будет сделать, дорогая моя! Ведь в противном случае все подозрения падут на вас, а в том настроении, в котором находятся наши спутники, они вам могут устроить и что-нибудь похуже обыска! О!.. Какой же вы неловкий, брат мой!
Последняя часть ее слов относилась к Жоссу: тот, споткнувшись о камень, так резко толкнул ее, что оба они оказались на коленях на откосе.
— Я в отчаянии, — произнес парижанин с удрученным выражением лица, — но эта проклятущая дорога вся в рытвинах и в дырах, как ряса у нищего монаха. Я вам сделал больно?
В крайней озабоченности он помог ей встать, отряхивая рукой грязь с ее одежды. У него был такой несчастный вид, что Катрин не смогла на него злиться.
— Ничего, — сказала она, любезно улыбаясь ему. — Нам еще встретятся и хорошие дороги.
Потом вместе с Эрменгардой они пошли и сели на камень под навесом маленькой часовенки, в которую только что вошли монахини. Решили, что женщин будут обыскивать первыми, чтобы святые девы-монахини смогли побыстрее вернуться к себе в монастырь. Но несколько мужчин по доброй воле подверглись неприятному осмотру прямо снаружи, и Жербер был во главе них. К счастью, дождь прекратился.
— Какая красота! — сказала Катрин, показывая на зеленый и голубой простор, раскинувшийся перед ними.
— Край красивый, — насмешливо ответила Эрменгарда, — но мне бы хотелось, чтобы он был далеко позади. А! Вот и мои служанки выходят. Теперь пойдем и мы. Помогите мне.
Поддерживая друг друга, обе подруги прошли в часовенку. Там было холодно, сыро, отвратительно пахло плесенью, и пожилая дама, несмотря на теплую одежду, невольно поежилась.
— Делайте свое дело побыстрее, вы, обе! — строго сказала она монахиням. — И не бойтесь, я еще никого не съела, — добавила она, веселясь и насмехаясь, заметив, что на лицах у монахинь отразился явный испуг.
Обе молодые монахини явно почувствовали на себе власть этой большой и крепкой женщины, говорившей с такой уверенностью, однако очень тщательно стали заниматься обыском, который Эрменгарда выдерживала, проявляя крайнее нетерпение. Закончив с Эрменгардой, монахиня повернулась к Катрин, ждавшей своей очереди.
— Теперь вы, сестра моя! — бросила монахиня, подходя к ней. — И прежде всего дайте мне кошель, что висит у вас на поясе.
Не произнося ни слова, Катрин отстегнула большой увесистый кожаный карман, в котором она хранила четки, немного золота, кинжал с ястребом, с которым никогда не расставалась, и изумруд королевы Иоланды. Преднамеренная простота ее наряда не позволяла носить на пальце такой стоимости драгоценность, но, с другой стороны, она не хотела с ней расставаться. Тем более она не желала остаться без перстня, направляясь в испанские земли, на родину королевы, где ее герб мог стать для Катрин поддержкой и защитой, как объяснила сама же Иоланда.