— Посланник всегда начеку… просто по обязанности! — Ответил Ван Эйк с улыбкой, странным образом похожей на ту, какой улыбнулась ему Катрин. — Но вы правы: мы можем поговорить. И о чем же?
Катрин не сразу ответила. Она медленно прошла к камину из грубых камней, где мало — помалу догорал огонь, облокотилась о колпак над очагом и прижала руку ко лбу. Она постояла так, давая возможность теплому воздуху проникнуть во все частички своего тела. Катрин знала странную двойственность, заключавшуюся в огне: в зависимости от обстоятельств он становился лучшим другом или наихудшим врагом человека. Огонь согревает продрогшее тело, печет хлеб и темной ночью освещает путь, он же разрушает, пожирает, пытает, мучает, сжигает!..
Ян Ван Эйк с уважением отнесся к ее молчанию. Глаз художника был очарован длинным и тонким силуэтом, выделявшимся на краснеющем фоне. Ткань платья с анатомической точностью повторяла изгибы тела. Тонкий профиль словно был вырезан из золота, а большие ресницы, за которыми прятались фиолетовые зрачки, накладывали на лицо волнующую тень. Художник отметил про себя — и по всему телу у него пробежала дрожь, — что никогда в жизни эта женщина не была так красива! Жизнь и мучения лишили ее свежести, которой была отмечена ее юность, но сделали ее еще более утонченной. Красота стала более зрелой и в то же время какой-то более отвлеченной, духовной. В ней была чистота небесного создания, и вместе с тем почти непреодолимо действовала ее плотская притягательная сила. «Если герцог опять ее увидит, — подумал Ван Эйк, — он будет ползать у ее ног как раб… или… убьет ее!»
Но он не осмелился спросить себя о собственных чувствах. Его с силой охватило властное желание еще раз отразить на картине эту мучительную красоту. Он обнаружил, что его последнее произведение, двойной портрет молодого горожанина, которого звали Арнольфини, и его молодой супруги, произведение, которым он гордился, казалось тусклым рядом с портретом, какой он мог бы сделать с новой Катрин. И он так глубоко погрузился в созерцание, что голос молодой женщины заставил его вздрогнуть.
— Ян, — сказала она мягко, — почему вы сюда приехали? Она на него не смотрела, но все же почувствовала, как он отрицательно кивнул головой.
— Нет, — добавила она живо, — не доставляйте себе труда лгать. Я знаю многое. Знаю, что Эрменгарда вас ждала и что эта история связана как-то со мной. Я хочу знать, каким образом.
Она обернулась и прямо посмотрела ему в лицо. Большие глаза остановились на нем. Опять художник почувствовал власть этой красоты.