— Изумительно, Агнесса! — сказал Орвил. — И прическу стоит изменить: здесь нужны локоны. И перья в тон платью
— А веер? — спросила Агнесса, сдаваясь под натиском неопровержимости доводов мужа и восхищения собственным отражением. Это случилось едва ли не впервые: она никогда не считала себя красивой и не привыкла любоваться собой. Но теперь… Нет, она определенно была хороша!
— Черный.
— О, нет! — взмолилась она. — Это будет слишком!
Черное придавало загадочность, но оно же, как показалось Агнессе, разрушало романтический образ, внося в него нечто темное, роковое, то, что — как она считала — не было ей свойственно. Орвил встал, подошел к Агнессе, потом отступил на шаг.
— Да, дорогая, ты права. Лучше белый, тем более, ты ведь наденешь жемчуг? Это твой камень.
Агнесса кивнула.
— Колье и серьги.
— Еще браслет, — напомнил Орвил.
— Да, и браслет.
Орвил не выдержал и обнял ее.
— Ты сокровище, Агнесса! Это твой первый бал, он должен был состояться много раньше, поэтому ты вправе танцевать и веселиться как никогда.
Агнесса улыбнулась.
— Я так и сделаю. За все минувшие годы. Провинциалка на балу.
Орвил прикрыл ладонью ее губы.
— Все, не желаю слышать. Клянусь, ты еще будешь там королевой!
Она — королевой? Среди нескольких сотен женщин? Агнесса рассмеялась.
— О, мужское тщеславие! Я никогда не слыла красавицей, — смело заявила она.
Она покачивала головой, а сердце сладко замирало; чем только не способно загореться оно, это слабое человеческое сердце!
Они приехали быстро; точно на крыльях пронеслись по улицам в экипаже, и первые впечатления Агнессы были отрывочны, почти бессвязны… она очень волновалась, нервничала, ей все казалось, будто она забыла что-то надеть, завязать, застегнуть, она с трудом удерживалась от того, чтобы постоянно с замиранием сердца не хвататься то за одно, то за другое.
— Словно экзамен, — сказала она Орвилу, и тот кивнул: он тоже не был избалован подобными событиями и волновался немного меньше разве что потому, что не придавал торжеству такого уж судьбоносного значения.
Агнесса же никак не могла прийти в себя: внутри что-то сжалось в тугой комок и никак не хотело отпускать.
Экипаж остановился возле шикарного подъезда; Агнесса увидела и большую площадь под осенним плакучим небом, и фонтаны, и рыжие листья на камнях, и все прочее, что невозможно было описать. Кто-то услужливо распахнул дверцу, и Агнесса, опираясь на руку Орвила, приподняла край платья и поставила ножку в бархатной туфельке на серый гранит площади. Они поднялись по мраморной лестнице во дворец, где гостей встречали распорядители торжества.