"Радио, конечно, ни у кого не было, да и невозможно ничего поймать - не работает, так, кто-то иногда шатается мимо аэродрома, его окликнут, расспросят о том, как на юге, как на севере, да и уложат выстрелом прямо в глаз. И то - мясо".
Это уже был не военный патриотизм, а чёрт знает что. В стопке уже было пять листочков, и все - без единой помарки, будто невидимая рука вела его по страницам.
Чтобы талант почувствовался.
За окном он услышал винтокрылое гудение и улыбнулся.
"Косорукий взглянул на небо. В небе кружили два или три спасательных вертолёта. Они там кружат, а он здесь мотыжит. Он вспомнил, что когда ещё не было вертолётов над поселениями, им, в общем-то, неплохо жилось встанешь, протрёшься адастом, или в продувку сходишь, и мотыжишь в своё удовольствие, забыв о том, что когда-то сумрачный сломанный нос бомбардировщика и так далее; бывает, зайдёшь ещё куда-нибудь в незнакомые места, а там тоже люди, и у них, значит, можно что-нибудь сменять, если они сразу тебя под стволы не поставят, а если можно сменять, то можно и жить, и обнести самолёт забором, и жечь вечно тухнущий из-за недостатка воздуха и резкого ветра костёр, и главное - вспоминать о старой жизни.
Сейчас это уже бесполезная штука - вспоминать о старом, да и пыль, похоже, улеглась, и кураторы не очень досаждают, а вот бывает - возьмут, да и вылетят на трёх вертолётиках - не забавы же для, верно?".
Анискин взглянул на часы. День подходил к концу, и Анискин закашлялся. Он хлебнул остывшего кофе, и повалился на кровать. У машинки лежала гигантская груда испечатанных листов.
Следующий день он помнил смутно. Третий же начался с такого абзаца:
"А он любил несмотря ни на что выходить в Старый Город, и вздрагивать при каждом шорохе; как и всякий мальчишка, он слышал про Живых Мертвецов и про Лаву, и про Дозиметрическую Воронку, и про Дымную Яму, и про то, что на самом деле в этих каркасах люди никогда не жили, и это на самом деле было более чем понятно - иногда войдёшь так в город, и стараешься идти не по ухабистому асфальту, а по чистой земле, потому что ребята из соседней загороди ходили по асфальту, и однажды асфальт разломился под ногами, и они рухнули вниз, куда-то, где, по поверьям, до сих пор есть кипяток и Лава, и обварились и сожглись. Или сначала сожглись, а потом обварились. А ещё, бывает, чуть притопнешь не так, а где-то за много шагов от тебя раздаётся грохот плит, и твой маленький камушек, наверное, сдвинет что-то в чётком, хоть и неправильном порядке Старого Города, и трещина на ближнем к тебе здании станет чуть шире, приветливо разойдётся, а то и сбросит часть своей навесной, из таких тяжёлых бетонных плит шапки на землю".