— Убийства, на мой вкус, мрачноваты, — сказал он. — А в нравах все лунатики. Зато мошенничества… В общем, по мне, так это нормальное занятие. Между прочим, Стоуни, мне недоставало твоей мерзкой рожи с тех пор, как ты ушел из мотоотряда. Да, а рапорт о том, чтобы снять форму, я подавал почти два месяца назад. Долго же он блуждал.
Он сунул письмо и конверт другу, вернулся под душ и смыл остатки мыла. Когда он закрутил кран, Стоуни швырнул ему полотенце, и Гриффин небрежно обвязал им бедра.
— Не было вакансий, — пояснил Стоуни. — Ты заменяешь Томми Гандерсена. Его жена получила какое-то очень большое повышение по службе, и они переезжают на Запад. — Он улыбнулся и добавил:
— Мы с тобой, Грифф, снова будем напарниками.
— Как в старые времена. Надеюсь, в управлении знают, что делают. Стоуни фыркнул.
— Они хотят, чтобы ты приступил к работе через две недели, считая с понедельника, — сказал он, следуя за Гриффином в раздевалку. — Сумеешь до тех пор не въехать в неприятности на своем мотоцикле?
Гриффин легкомысленно кивнул.
— Да-да. Постараюсь.
— Как насчет перестрелок с плохими парнями один на один?
Гриффин нахмурился и бессознательно потер плечо. Кожа все еще была розовой, тонкой и сморщенной на груди и на спине в местах, где затянулись входное и выходное отверстия.
— На этот счет вы там можете не волноваться. Надеюсь, мне больше не придется заглядывать в прорезь прицела. Почему, думаешь, я просил о переводе? Служба в форме становится слишком опасной.
Стоуни посмотрел на друга с сомнением.
— Слишком опасной? Я правильно расслышал? И это говорит человек, проводящий отпуск в пустыне только для того, чтобы можно было носиться на мотоцикле по ночам, не включая фару?
Гриффин невесело улыбнулся.
— В пустыне в меня не стреляют. А на улицах слишком многое может случиться. Я хочу дожить до пенсии.
Он поднял руку, видя, что Стоуни хочет возразить. Ясно, что мог сказать друг. Что толку говорить о выходе на пенсию, если выходить некуда? К сожалению, сказать на это было нечего. Отец и мать умерли, а другой семьи у него нет. Уже нет, неохотно поправился он, вспомнив о смерти прадеда. В тридцать семь лет он почти не оставил следа на земле и особых планов на будущее не имел. Так стоит ли начинать думать о будущем именно сейчас?
Гриффин успел заправить черную футболку в изрядно поношенные джинсы, сунуть ноги в башмаки на плоских каблуках и вскинуть на плечо спортивную сумку, прежде чем ответил на собственный вопрос. И нельзя сказать, чтобы ответ ему понравился. Он начал думать о будущем, потому что последнее время ему почему-то ни о чем другом не думалось.