— Ты Марк! — сказала девушка. — Кажется, у меня появился брат.
— А ты — сестричка Лери. Я могу поцеловать сестру в губы? — спросил он, не обращаясь при этом ни к кому конкретно. — Кажется, таков обычай?
— Лучше в щеку. — Она демонстративно повернула голову в профиль.
Он коснулся губами ее кожи и вдруг понял отчаяние Друза, получившего отказ.
Сам Друз стоял тут же и наблюдал за этим невинным лобзанием. На скулах его ходили желваки.
— Красавица, — сказал старик одобрительно. — И по любому вопросу имеет суждение. Причем, заметь, самое дерзкое. Будь осторожен с ней, Марк. Она легко умеет подчинять себе.
Марк кивнул: как раз в это он поверил сразу. Еще ему показалось, что дед бросил многозначительный взгляд в сторону Друза.
«А ведь Лери не знает про то убийство!» — запоздало сообразил Марк.
Отец отправился на Психею после рождения дочери. И значит… значит, все, что там случилось, дети Лери не будут помнить. И дети Друза ничего никогда не узнают. Марк, ты дурак! Зачем ты устроил скандал на корабле? Вполне мог обнадежить парня и помочь сестре.
Тут же Марк почувствовал обиду. Лишь ему довелось узнать о совершенной подлости. И он должен молчать об этом до конца своих дней. Он и его дети. Неси, Марк, свою ношу в одиночку.
— Терпеть не могу, когда за меня что-то решают. Я хочу все делать сама, — декларировала Лери шутливо, но при этом оглядывала новоявленного братца из-под ресниц. И наверняка сравнивала с отцом, которого хорошо помнила (интересно, каково ей — помнить мужские тайны и смотреть на мир глазами отца?). Марк только теперь сообразил, что не видел в снах прошлого своей матери. Ах да, она была лишена этой проклятой ноши! Ее пощадили. Он так и подумал — пощадили. Но с другой стороны, каково это — расти плебеем в семье патрициев? Все время ощущать себя существом второго сорта и при этом знать, что по рождению ты всем остальным ровня… Просто кто-то до рождения решил твою судьбу за тебя.
— Я велела приготовить на завтрак яйца, колбаски с сыром и отварную маисоль, — рассказывала тем временем Лери. — Стол накрыли на террасе, — и спросила небрежно, не глядя на ухажера, который пожирал ее глазами: — А ты, Друз, надолго прилетел домой? — Она была воплощенное безразличие. Хоть сейчас вызывай скульптора с киберсканером и делай с нее статую Равнодушия. Вот только щеки ее пылали.
— Я взял отпуск, — сказал Друз, дипломатично умолчав о своей отставке.
* * *
Усадьба. Его усадьба. «Итака». Родовое гнездо. Сколько раз по этой дороге, мощенной светлыми плитками, ходили его отец и дед! Деревья вокруг так выросли, что совершенно скрыли постройки своей вечной зеленью. Великолепный сад спускался к реке, журчавшей в тени серебристых ив. Яркие небеса, стада весенних облаков, легких, шустрых, румяных. «Почти земная красота», — вспомнил Марк лацийскую поговорку. Ее придумал тот, кто видел Старую Землю.