— Ни-ни! — запротестовал Кондаков. — Мне этого ничего нельзя. Сегодня всё под запретом: и еда, и питьё. Завтра позволят съесть мороженое.
— Почему именно мороженое? — удивился Цимбаларь, вытаскивая палку копчёной колбасы.
— Потому что оно холодное, — объяснил Кондаков. — От тепла могут швы в желудке разойтись. Мне же язву с помощью зонда зашивали, без операционного вмешательства.
— И каково?
— Приятного, конечно, мало, но всё же лучше, чем резать... Загнали в глотку метра полтора вот такого шланга, — он для наглядности продемонстрировал свой указательный палец, — и давай в желудке шуровать. Ощущение такое, словно там мышка-норушка завелась... А потом, воспользовавшись моим беспомощным положением, переодели в больничное и забрали все личные вещи, включая мобильник. Хорошо ещё, что я пистолет с собой не взял.
— Фальшивые удостоверения медиков не озадачили?
— Я их успел в мусорную урну сбросить... Как вы хоть нашли меня?
— Через бюро регистрации несчастных случаев, — ответил Цимбаларь. — Может, тебе лучше в наш госпиталь перебраться?
— Не стоит. Больница вполне приличная. Аппаратура современная, врачи опытные, лекарств пока хватает... Тем более что задерживаться тут я не собираюсь.
— Это уже врачам решать, а не тебе самому.
— Пётр Фомич, вы Ваню сегодня видели? — спросила Людочка.
— Видел, — кивнул Кондаков. — Он меня возле дома, где Уздечкины живут, поджидал. Разъяснил обстановку, мы и разошлись... А что такое?
— Не отзывается на звонки. Такое впечатление, что мобильник отключен.
— Да ничего с ним не станется! — вмешался Цимбаларь. — Раньше он целыми неделями где-то пропадал.
— То раньше! — горячо возразила Людочка. — У него задания такие были. А сейчас совсем другое. Мы договорились встретиться и обсудить ситуацию по Уздечкиным. Все сроки давно прошли.
— Ваня с дочкой ихней успел снюхаться, — сообщил Кондаков. — Та ещё проходимка! Подмётки на ходу режет. Обещала карманные часы продать. Если найдутся, конечно... Посмотрел я эту квартирку. Внутри словно Мамай воевал. Мнится мне, что бетила там давно нет. Хотя на физиономии сыночка метка от сталинских часов осталась. Их пьяный батя когда-то в детскую кроватку сунул. Хотел, чтобы сынок счастливым вырос. А он вырос наркоманом и тунеядцем.
— Наркомания — тоже счастье, — промолвил Цимбаларь. — Правда, мимолётное. Ширнулся — и ты уже почти в раю.
— Получается, что старший Уздечкин знал о чудесных свойствах часиков. — Сообщение Кондакова весьма заинтересовало Людочку.
— Скорее всего, знал, — согласился Цимбаларь. — Он хоть умом и не блистал, но догадывался, что без вмешательства свыше такой вахлак поэтом никогда не станет... К тому же часики сами по себе странные. Время не показывают, тяжелые, словно из сплошного золота, и всё время теплые.