— Это и не нужно, если бетил сам умеет постоять за себя. — вставила Людочка.
— Пока фактов, подтверждающих версию Петра Фомича, нет, — продолжал Цимбаларь. — Кроме его язвы, конечно. А с Ваней, думаю, всё в порядке. Такую пуганую ворону ни в один силок не заманишь... Уверен я лишь в одном. Бетил находился у Уздечкина практически до самых последних дней жизни, хотя он и скрывал jto от своих домочадцев. Надо бы серьёзно поговорить с детишками, Павликом и Нюрой. Оба на руку нечисты. Нашли, скажем, после смерти отца какую-то забавную вещицу и загнали за бесценок. Или сменяли на дозу дури. С них станется!
— Как же ты, интересно, собираешься с ними поговорить? — с сомнением осведомилась Людочка. — На правах пожарного инспектора? Или сетевого маркетолога? Да они тебе просто кукиш покажут. Большой-пребольшой!
— Тогда надо найти верный способ вызвать их на откровенность. — Говоря так, Цимбаларь усиленно поправлял воротник своей рубашки, что сразу породило у Людочки вполне определённые подозрения.
— Опять у тебя на уме какая-то провокация? — догадалась она.
— А что делать, когда другого выхода нет? — Цимбаларь говорил с убеждённостью, скорее всего, напускной, однако избегал встречаться с Людочкой взглядом. — Сыночек-то всё равно известный наркоман. Этим обстоятельством грех не воспользоваться. Подбросим в квартиру Уздечкиных хорошую партию торчка. Грамм этак на сто-двести. И вызовем компетентные органы. Как бы в порядке обмена оперативной информацией. Двойную выгоду поимеем: и хату хорошенько тряхнем, и хозяевам языки развяжем. Если они про часики что-нибудь знают, то с перепуга всё выложат.
— Нет, — твердо сказала Людочка. — Оставим это на самый крайний случай. Мы хоть и не совсем обычная служба, но от гестаповских методов надо воздерживаться.
— Чистоплюям вроде тебя надо до самой пенсии сидеть в экспертно-криминалистическом центре и не лезть в оперативные сотрудники! — не сдержался Цимбаларь. — А ты, Фомич, что по этому поводу думаешь?
— Нам, больным, не должно сметь своё суждение иметь. — Кондаков ловко ушёл от прямого ответа.
Конец дискуссии положила медсестра, заявившаяся в палату со шприцем в руке. Она быстренько выставила всех неурочных посетителей в коридор.
Уходя, Цимбаларь цитировал одно из последних стихотворений Уздечкина, написанное уже в годы перестройки.
Никудышный поэт
Незавидной эпохи,
Я лавровых венков
Отродясь не носил.
Меня прошлого тени
Беспокоят, как блохи.
А начать всё сначала
Не имеется сил.