— Неважно. Главное, что у вас есть свой неповторимый шарм. Как в старом вине.
— Но ведь она алкоголичка! О чём с ней разговаривать?
— Ради пользы дела и тебе за компанию пригубить не грех, — вмешался Цимбаларь. — И учти, я на эту вдову сам зуб точил. Ради тебя, можно сказать, от сердца отрываю.
Это замечание заставило Людочку иронически усмехнуться.
— Даже не зная Сопееву, могу смело утверждать, что ты не принадлежишь к категории мужчин её мечты. — Она окинула Цимбаларя критическим взглядом. — Уж больно много в тебе дурной энергии, или, иначе говоря, тёмной силы. Людей, не склонных к авантюризму, это отпугивает.
Кондаков, уже разложивший салат по тарелкам, вдруг спохватился:
— А где же Ваня? Не уснул ли, часом?
— Здесь я, — из туалета донёсся недовольный голос.
— Что случилось? Понос обуял?
— Со мной как раз всё в порядке, — ответил лилипут. — Это у вас самих понос. Только словесный... Болтаете и болтаете, болтаете и болтаете. Оперативную работу я представлял себе как сплошную беготню со стрельбой и потасовками. А тут целыми днями одни разговоры. Тошно становится!
— Не отчаивайся. — В голосе Кондакова появились отеческие интонации. — Беготня и стрельба — это для кино. И то для самого лажового. Суть нашей работы — умение разговаривать с людьми. Чтобы любой мазурик даже против собственной воли всю свою подноготную тебе выложил. Остальное, в том числе и стрельба, — второстепенное. Желательно, чтобы её вообще не было... Иди отведай моего фирменного салатика. Пальчики оближешь.
— Добавь туда чеснока, перца и уксуса, — шурша бумажкой, распорядился Ваня.
— Да ты сначала попробуй! Зачем добро зря портить...
— Делай, что тебе говорят, валенок сибирский... — К счастью, рёв спускаемой воды заглушил остальные эпитеты, которыми Ваня щедро одаривал Кондакова.
— Ничего не поделаешь, — пожал плечами Цимбаларь. — Пьянство — это добровольное сумасшествие.
— Чья бы корова мычала... — негромко проронила Людочка.
К вдове Кондаков заявился в форменном кителе без погон, но с десятью рядами орденских планок на груди (все эти регалии он приобрёл в переходе станции метро «Арбатская»).
За пять лет, прошедших после смерти мужа, Сопеева сменила генеральские хоромы на скромную двухкомнатную квартирку в Зябликове. Оставалось неясным, куда она девала разницу в цене, по самым приблизительным подсчётам весьма значительную. Впрочем, этот вопрос прояснился сразу после того, как Кондаков вошёл в прихожую, сплошь заставленную пустыми бутылками, причём не только винными.
Вдова, приземистая и массивная, словно бронетранспортёр, да ещё с лохмами, крашенными в пегие маскировочные цвета, очень соответствовала казарменному духу, незримо витавшему в тесных комнатёнках, обставленных с солдатской скудностью. Если тут и могла идти речь о счастье, то лишь о таком, которое доступно любому совершеннолетнему гражданину, имеющему в кармане лишнюю сотню.