— Обухов спёр, — безапелляционно заявил Кондаков. — Больше некому.
— А что там могло быть?
— Да что угодно! Деньги, наркотики, золото.
— Почему же он не вскрыл гроб в пути?
— Значит, не сумел. Гробы доставлялись на военный аэродром Ташкента, а оттуда рассылались по всей стране. Опять же самолётами. Официальным получателем являлись военкоматы... Да и не вскроешь цинковый гроб без специальной аппаратуры. То есть вскрыть-то вскроешь, но обратно не заваришь. Вот Обухов и решил зря не спешить. А после похорон своё черное дело сделал. Хорош гусь... Что там дальше?
— Дальше — дорога к процветанию. Хотя и постоянно сопровождаемая скандалами. В настоящий момент личное состояние Обухова превышает похищенную сумму чуть ли не на два порядка. Позарился на сущую мелочь...
— Ну и что? Шура Балаганов, став богачом, украл в трамвае кошелёк с двумя рублями. Привычка — вторая натура.
— И всё же нам придётся этого джинна из-под шкуры Обухова извлечь, — сказала Людочка. — Или доказать, что там его никогда и не было.
— А не боишься, что джинн потом вселится в тебя? — усмехнулся Кондаков.
— Нет. Джинны не микробы. И даже не чесоточные клещи. Аллах наделил их разумом и бессмертием, но лишил свободы воли. Исполнив свой долг, они присоединяются к сонму собратьев, населяющих семь небес, распростёртых над землёй.
— Тогда я за нас с тобой спокоен. Будем дожидаться сообщений от Цимбаларя.
Возле ворот следственного изолятора, видевших на своём веку больше слёз, чем гора Голгофа, Обухова дожидалась вереница роскошных лимузинов. Можно было подумать, что здесь собираются чествовать какую-нибудь кинозвезду, пусть и без военного оркестра, но с цветами, шампанским, спичами и экзальтированными поклонниками.
Ваня Коршун, обосновавшийся в мусорном контейнере на другой стороне улицы, с помощью узко направленного микрофона вслушивался в голоса, доносившиеся из толпы встречающих.
Больше всего, естественно, его интересовал сам Обухов, однако тот, паче чаяния, никаких восторгов по поводу своего освобождения не выказывал.
— Зачем нужно было устраивать весь этот шабаш? — с нескрываемым раздражением поинтересовался бывший арестант.
Отвечали ему наперебой — как трезвыми, так и пьяными голосами:
— Народ по тебе, Константин Данилыч, соскучился!
— Ура! Виват! Гип-гип, ура!
— Дай я тебя, пупсик, поцелую!
— Руки прочь от Константина Обухова!
— Банзай, трижды банзай узнику совести!
— Так ведь от души, Данилыч, стараемся! Радость-то какая!
— Рано радуетесь, — хмуро ответил Обухов. — Как бы потом плакать не пришлось.
— Всё образуется! — успокаивали его встречающие. — Не в первый раз. Найдём мы эти треклятые деньга.