— Действительно, кое-какие зацепки появились, — согласился скупой на похвалы Цимбаларь. — Сейчас надо искать прозекторов, потрошивших труп маршала, и санитаров, обряжавших его.
— А заодно женщин, при жизни деливших с ним ложе. — Людочка почему-то подмигнула Кондакову. — И похоже, что одну такую мы уже знаем.
— Ни-ни! — Ветеран даже руки вскинул, словно бы отмахиваясь от комара. — Туда я больше не ходок. Посылайте кого-нибудь другого.
— Значит, решено, — сказал Цимбаларь. — Все силы бросаем по следу почившего в бозе Востроухова. Ваня проникнет в дурдом и попытается завести приятельские отношения с маршальским байстрюком. Лопаткина продолжает заниматься исследованием документов, как в архивах, так и в Интернете. Мы с Петром Фомичом проверяем версию, по которой бетил якобы зарыт в могиле на Воскресенском кладбище. Заодно наводим справки обо всех часах, имевшихся в собственности у маршала начиная с пятидесятых годов.
— Но и на генерале Сопееве крест ставить рано, — добавила Людочка. — Чую, нам ещё придётся о нём вспомнить, и не раз... Ты, Ваня, что по этому поводу думаешь?
— Я Годзилла, — замогильным голосом ответил лилипут. — Я гигантская огнедышащая рептилия. А рептилии, даже огнедышащие, думать не умеют. Они только жрут, жрут, жрут и размножаются, размножаются, размножаются.
Людочка, получившая чувствительный шлепок по мягкому месту, вскрикнула, но на сей раз сдачи давать не стала — пусть себе входит в роль.
Давно известно, что на избранную жертву следует нападать в самое неудобное для неё время. На мусульманина — в священный месяц Рамадан. На еврея — в Судный день. На русского — воскресным утречком. На медведя — в период зимней спячки. На лососей — при нересте. На мух — в момент спаривания. На девственницу — всегда и всюду.
Руководствуясь этим иезуитским принципом, Кондаков и Цимбаларь выбрали для визита на Воскресенское кладбище тот ранний час, когда трудящаяся публика, мучимая последствиями вчерашних излишеств, ещё только собирается поправить здоровье, а потому представляет собой столь же легкую добычу, как токующий глухарь или линяющая гадюка.
Пока Цимбаларь держал под неусыпным надзором всю кладбищенскую братию, ожидавшую наряда на работу. Кондаков беседовал в конторе с директором. Когда они вышли наружу, Кондаков был подозрительно весел, а директор, наоборот, хмур.
Оглядев своё разномастное воинство, даже и не подумавшее при этом встать, он тоном, не обещавшим ничего хорошего, осведомился:
— Кто бригадирствовал в девяносто восьмом году?
— Да вроде бы я, — с кучи досок неохотно поднялся работяга, шею которого украшала толстенная золотая цепь.