— Верно, Дюпен, — загудели солдаты.
— Ну хорошо. Хорошо, чтоб вам треснуть! — Коротышка Дюпен глубоко вздохнул и полез в свой огромный кошель. — Вот вам четыре талера разменной монетой. — Он стал старательно отсчитывать.
— Не торопись. Мои лошади стоят дороже.
— Что? Тебе мало четырех талеров?
— Одна моя лошадь стоит триста цехинов. Ты, кажется, хотел взять всех четырех? — И Ахмет улыбнулся так радостно, словно капитан уже купил у него лошадей за эту сумасшедшую цену.
— Да ты... Как ты смеешь торговаться... Издеваться над своим капитаном?! — Дюпен выхватил пистолет и направил его прямо в лицо Уно.
«Точно. Порох у него сырой. Полка мокрая. Ну, только дернись теперь, капитан».
— Эй! Да вы что, сдурели все, что ли? — замахал руками Гилберт.
— И правда, Уно, — снова вмешался толстяк в кирасе. — Не гневи бога. Капитан, конечно, был не прав. Это твои лошади. Но ведь мы без них вовремя не успеем прибыть на место назначения.
— Что скажет император, если мы опоздаем? — поддакнул кто-то сбоку.
— Вот именно! — оживился Дюпен. — Что скажет император... Что скажет полковник!!! Что мы последние засранцы и никуда не годимся?
«Прозевал момент. Ох, пожалел дурака. Надо было бить сразу, как только он назвал меня албанской свиньей. Ну ладно. Я не спешу».
— Вы что же, считаете, что я скряга? — удивленно развел руками Уно. — Да мне не жалко для вас ничего. Если так нужно, если задета честь роты... Да я готов и задаром везти этот груз на собственных лошадях, даже на собственной телеге!
— Вот человек! — радостно взмахнул руками толстяк в кирасе. — Щедрая душа — как все уладил!
— Вот это по-нашему. Молодец. — Солдаты уже дружески хлопали Уно по плечам. Гилберт втолковывал что-то Коротышке Дюпену.
«В конце концов, быстрее, чем ротный обоз, мы сейчас все равно ехать не можем. Не велика беда, если, удирая, придется кое-что сбросить с телеги... А за албанскую свинью мы еще сочтемся, мой капитан».
Эрнст Мансфельд был доволен. Почти счастлив. Еще бы — грохот орудий не смолкал уже третьи сутки. Мятежный чешский город Пльзень, не захотевший, вместе со всей остальной Чехией, восставать против императора и впустивший под защиту своих стен имперских солдат, был теперь плотно осажден. Апроши подведены почти к самым стенам. Один, последний натиск, и крепостная стена, уже неуклюже просевшая в двух местах, рухнет, открыв путь для его доблестных саксонцев, нанятых на деньги Евангелической унии, Венеции и Савойи... Беспорядочный огонь пльзеньцев подавлен меткой стрельбой с контрбатарей.
Незаконнорожденный сын испанского генерала, присвоивший себе титул графа, Эрнст Мансфельд, генерал Евангелической лиги, прижав к глазу подзорную трубу, впился взглядом в городские стены, заметив на них подозрительное оживление.