– Спить? – спросил Грибоед, подвигая к ней казанок.
– Спит. Что-то все спит и спит, – сказала радистка с некоторою даже тревогой в голосе.
– Ничего. Пускай спить. Буде, значит, як батька, спокойный.
– Спасибо вам, дядька, – покорно сказала Клава.
– Нема за что. Конешне, якая баба, может бы, лепей управилась...
– А и ты неплохо, – сказал Левчук. – Ни крику, ни плачу.
– Тэта не я. Што я? Тэта яна во.
Они вдвоем, обжигая пальцы, начали доставать из казанка горячие картофелины, а Клава покойно сидела, откинувшись к стене с малым под рукой. Левчук, взглянув на нее, сказал:
– Ну ешь. Чего ты?
– Там, в сумке, лонжа была, – сказала она.
И он, вытащив из-под Клавы тощую немецкую сумку, порылся в ее содержимом.
– Ложка – вот, на.
– И фляжечка там. Достань уж. Ради такого случая.
– Фляжка? Ого! Го-го! – не сдержался Левчук и действительно вскоре извлек из сумки белую алюминиевую флягу, в которой что-то тихонько плеснулось. – Самогон?
– Спирту немного. Держала все...
– Ох ты, молодчина! – проникновенно сказал Левчук. – Дай тебе бог здоровьечка, малому тоже. Грибоед, как, киданем?
– Ды ужо ж, коли такое дело, – смущенно ответил Грибоед, и глаза его как-то по-хорошему блеснули в пестрых от множества теней сумерках тока.
Они охотно и с некоторой даже торжественностью выпили разведенного во фляге спирта: сначала Левчук глотнул, выдохнул, сделал небольшую паузу и со смаком закусил картофелиной. Флягу передал Грибоеду, который сперва поморщился, сделал небольшой глоток, поморщился больше – всеми частями своего обвялого, без времени состарившегося лица.
– А хай на его! Ужо самогонка лепей.
– Сравнил! Это же чистый, фабричный... А то самогон...
– Так что, что фабричный. Кажу, приемней, мякчей быдта.
– А ты выпьешь? – Левчук поднял глаза на Клаву.
– Так нельзя же мне, видно, – смущенно ответила Клава.
– А чаму? – сказал Грибоед. – И выпей. Бывало, моя, как кормила, так иногда и выпье. В свята. Ребенок тады добра спить.
– Ну я немножко...
Она поднесла флягу к губам и немножко сглотнула, будто попробовала. Левчук удовлетворенно крякнул – чужое удовольствие он готов был переживать как свое собственное.
– Ну вот и хорошо! Теперь есть будем. Бульбочка хотя и нечищеная, а вкуснота. Правда?
– Вкусная картошка, да. Я, кажется, никогда в жизни такой не ела.
– Как грибы! Соли бы чуток побольше, а, Грибоед? – с намеком сказал Левчук. Но Грибоед только повертел головой:
– Нет, не дам. Савсем мало осталося. Яще треба буде.
– Не знал я, не знал. Скупой ты.
– Ну и что, что скупой? Каб же ее больше было. А так... На раз языком лизнуть.