— Я тоже.
— Про это место?
— Да.
— Расскажите мне, что вы видели.
Я никогда не верил, что сны могут иметь какое-то значение, и потому меня всегда сильно раздражали те, кто пытался извлечь из них смысл и стремился обсуждать свои сновидения. Но Симее я не хотел отказывать. Она внимательно слушала мой рассказ, время от времени кивая.
— Вы видели тот же самый сон?
— Почти такой же.
— Это место… — задумчиво сказал я. — Это именно его… проклятье, я не знаю, кем или чем он был… именно то, что он построил?
— Похоже, что так.
— Так сколько же ему лет?
— Сколько ему могло быть лет? — переспросила она, сделав ударение на слове «могло». — Полагаю, весьма и весьма немало.
Я передернул плечами, словно от холода, и тут меня осенила еще одна мысль, пожалуй, худшая из всего, что приходило мне в голову с момента пробуждения.
— А эти жалкие существа, которых он… создал или откуда-то притащил… Неужели он имел в виду нас? Тогда это и есть то самое место, где появились на свет люди.
— Не знаю, — растерянно ответила Симея. — Надеюсь, что нет.
— Брошенные на произвол судьбы лакеи опустившегося бога, — продолжал я, находя это почти забавным. — Значит, не существует никакого Умара-Творца, никакого Ирису-Хранителя, никакой Сайонджи?
— Не стоит думать, что так оно и есть, — заметила она. — Возможно, наш волшебник, наш демон… если, конечно, он вообще существовал… был одним из тех, кого мы называем богами.
— Мне кажется, я знаю, как это можно точно выяснить, — сказал я.
— Вы имеете в виду открыть склеп? Нет, Дамастес. Думаю, что это может свести меня с ума.
— Ладно. Как говорится, я, конечно, безумец, но не сумасшедший.
Некоторое время мы стояли молча, подставив лица резкому, холодному ночному ветру, и его порывы постепенно уносили печаль прочь.
— Наверно, — сказала наконец Симея, — этот сон сильнее, тяжелее подействовал на меня, чем на вас.
— Почему же?
— Потому что я потомок колдунов, — не скрывая го речи, ответила она. — Я способна ощущать мысли этого существа. Я знаю, какую цену платят колдуны за свою мощь и на что люди готовы пойти ради того, чтобы заполучить ее.
— Вы имеете в виду, — уточнил я, с величайшей тщательностью выбирая слова, — те методы, которые ваш отец, ландграф Амбойна, использовал, готовя заговор против Тенедоса?
Она брезгливо сморщилась.
— Вы, наверно, думаете, что заговор — это худший из грехов, на который могут пойти колдуны, стремящиеся к всемогуществу? Дамастес, вы очень наивный человек.
Она повернулась, торопливо прошла, почти побежала, к ведущему вниз проходу и исчезла.
Задержись она хоть ненадолго, я мог бы ответить, что не так уж наивен, что знаю о существовании гораздо более тяжких, по крайней мере на мой взгляд, грехов. Тенедос был готов предать любые идеалы, которые когда-либо имел, предать свою страну и своих людей, чтобы удовлетворить жажду демона, питающегося кровью. Он думал, что заставляет этого демона служить себе, хотя в действительности сам служил демону.