И я остался в одиночестве, глядя на дальнюю стену моей комнаты.
Я долго разглядывал амулет, покрытый странными выпуклыми узорами, по-видимому, не имеющими отношения к геометрии нашего мира, и вдавленными значками, которые я счел буквами какого-то столь же странного языка.
Значит, император Тенедос предполагал, что я снова буду на его стороне, а Великий Совет станет лишь хлопать глазами, глядя, как я обманываю его.
А потом ко мне неспешно, исподволь пришла мысль: я не хотел иметь дело ни с одним из них; больше того, я совершенно не желал быть воином. Возможно, спустя некоторое время я вновь пожелаю возвратиться к моему призванию, но это произойдет не теперь. Не при этом состоянии полной неразберихи.
«Вспомни добрые времена», — сказал император. Но я не мог этого сделать. Я помнил поля битв, заваленные трупами, города, охваченные пламенем, демонов, которые разрывали на куски воинов, чья доблесть оказалась бессильной против их клыков и когтей. Я помнил Амиэль Кальведон, умиравшую оттого, что стрела пробила ей бок, умиравшую полной надежд на будущее, тогда, когда она вынашивала моего ребенка. Я вспомнил Алегрию, которая желала заниматься любовью в ледяном аду, какой являла собой дорога к северу от Джарры, а затем тихо умерла; вспомнил струйку крови, стекавшую с ее губ…
Нет, это были не добрые времена, а кровавые кошмары.
Все, чего я хотел, — укрыться в каком-нибудь совершенно спокойном месте, где никто не будет беспокоить меня, а мне не придется ни на кого поднимать руку. Я рассеянно думал о тихих, мирных джунглях Симабу, среди которых провел детство, — как же редко я там бывал все остальные годы! — и теперь сожалел о том, что мне пришлось уехать оттуда.
Конечно, никаких надежд на то, что мне хоть когда-нибудь удастся вновь побывать в тех местах, не осталось, и поэтому я постарался выкинуть воспоминания из головы.
По крайней мере, пытался я утешиться, появился шанс избежать мести Совета, если я откажусь принять его предложение. В этом случае мне должно помочь волшебство Тенедоса. А после этого остается всего лишь самому спастись от мести самого могущественного в мире волшебника.
И еще: неужели я действительно полагал, что Тенедос, волшебник, никогда не забывавший и не прощавший своих врагов, — разве что на то время, пока нуждался в них, — на самом деле позабудет тот удар, которым я сбил его с ног во время сражения при Камбиазо? Можно ли было поверить в то, что, если я помогу ему вернуть себе трон, он впоследствии не отвернется от меня и не обратит против меня ужасную месть, самую изощренную из всех, что способно породить его одержимое дьяволом сознание?