- Или нет, двигай дальше, Тимур!
- Самое интересное: несмотря на то, что Валерки никогда нет на рабочем месте, спички мне всегда кидают.
- Андрей, я сейчас в тебя не спичками кину.
- Драка, скоро грянет дра...Люба, а это вкусный салат? Можно мне на пробу?
Дегустация и всё такое.
- Тима, что с джигитом-то?
- Утонул?
- Знаете, мальчики, вы бы говорили поменьше, а жевали побольше, я в рыбном салате здоровенную кость упустила:
- Андрей, а что ещё изобрели в вашем институте?
И тут веселье стихло.
Ковалевский появился, когда мы его уж и не ждали.
Он был тощ и будто светился изнутри.
- Уже три недели по гостям, - пробурчал он. - Сорок шесть копеек в кармане.
Денис Ковалевский, последний оплот разума.
Дай я с тобой чокнусь, Денис.
Ты с ним точно чокнешься, говорит системная жена и просит прикурить.
Ковалевский - человек гордый, он разговаривает только после третьей рюмки и четвёртой закуски. Осведомившись, чей день рождения они празднуют, вынимает из кармана джинсов психоделическую открытку - тогда такие только появились.
Красное на белом фоне. Красный арбайтер на фоне солнцеворота. И год.
Солнцеворот на фоне красного арбайтера. Символика понятна. Ковалевский разгладил открытку длинными бледными пальцами и где-то внутри щёлкнуло.
Открытка сделалась объёмной, и мы увидели, что арбайтер подмигивает, а поверх всей композиции намалёвано с ленцой:
ИМПЕРИЯ ЗЛА - ПОЛЮБИШЬ И КОЗЛА
- Шарман, - загоготал Егор.
- Шарман, - сказали вокруг. Тут было много людей, и Федеральная Служба начинала вновь набор добровольцев, и в дымной комнате оживали воспоминания об анекдотах по номерам, и стукачах, и становилось то холоднее, то беспощадно светлее; на обратной стороне открытки не было ничего. Даже формального поздравления или места для него. Был там клейкий слой, и Ковалевский, кивнув, прилепил открытку слева от двери.
Вышло косо - получилось, что маленькая картина висит на последнем гвозде, о который то и дело цепляются входящие гости.
- Я был на конгрессе этих неквадратных маляров, - говорит Ковалевский.
- Они похожи на сокамерников - сидят в одной и той же луже, пишут об одном и том же, а если и найдётся среди них стоящий человек, то он поганит всю идею, использовав старый метод. Чистая казарма.
- Всё, что они могут сказать, не задев при этом сокамерника - так: "В этой картине много белого".
Он с сарказмом посмотрел на одну приглашённую художницу. Hа открытку. Опять на художницу.
- В этой картине много красного. Идиоты, ведь и так понятно - кто что пил, тот то и рисует.
Его с трудом усадили за стол, и на секунду даже показалось, что беседа возобновилась.