— Я тоже, — поддержал тестя Ной. — Мне очень жаль, что из-за нас… из-за меня ты оказалась в столь неловком положении. Дэниэл ни при чем, это я во всем виноват.
Марис ничего не ответила, но Дэниэл понял: извинения приняты.
— Приедете ко мне ужинать? — спросил он. — Максина собирается тушить телятину с овощами.
— Мы будем у вас в семь, — пообещал Ной, и Дэниэл ушел, украдкой бросив беспокойный взгляд на дочь и на зятя.
Когда дверь за ним закрылась, Марис подошла к окну и встала там, повернувшись к Ною спиной. Ной остался сидеть на уголке стола. Прошло несколько минут, прежде чем Марис заговорила.
— Прости, что я вышла из себя… — сказала она. Ной улыбнулся.
— Кажется, я уже говорил тебе — ты становишься еще красивее, когда сердишься.
Марис стремительно обернулась, и в глазах ее сверкнул гнев.
— Сколько раз тебе говорить: я терпеть не могу, когда ты разговариваешь со мной вот так, свысока!..
— Что-то в последнее время ты стала слишком чувствительной! — огрызнулся Ной.
— Чувствительность тут ни при чем! Просто я ненавижу унизительные, сексистские выпады!
— Где же тут сексизм? Я сказал тебе комплимент, а ты усмотрела в нем черт знает что!
— Когда мы ссоримся, лучше обходиться без комплиментов. Они звучат, как… как издевательство!
Нои нахмурился. Ему вдруг показалось, что его мужское обаяние, которое раньше действовало на Марис безотказно, утратило часть своей силы, и он не на шутку встревожился.
— Что с тобой, Марис? — спросил он как можно мягче. — С тех пор, как ты вернулась из Джорджии, с тобой очень трудно ладить! Ты стала колючей, как дикобраз. Если работа над этим проектом так на тебя действует…
— Как — так?
— Ты ведешь себя как женщина, у которой на нервной почве развился хронический предменструальный синдром. Поэтому…
— А это разве не сексизм?!
— …Поэтому я советую тебе…
— Кроме того, мое состояние не имеет никакого отношения к поездке в Джорджию.
— Кто же виноват в этом твоем состоянии? Уж не я ли?
— Надя.
— А при чем тут Надя?
— Скажи, она знала о твоей встрече с Блюмом?
Ной делано рассмеялся, стараясь скрыть замешательство.
— Откуда?! Неужели ты думаешь, что я мог рассказать об этой встрече Наде — самой известной литературной сплетнице во всем Западном полушарии?
Сложив руки на животе, Марис снова повернулась к окну
— Ты лжешь.
Ной соскочил со стола.
— По-моему, ты должна объяснить, почему…
— Она знала, Ной, — перебила Марис. — Надя — самая бесстыдная баба из всех, кого я знаю, и обычно она не делает из этого секрета. Напротив, она даже гордится своим бесстыдством, но, когда Блюм упомянул о своей встрече с тобой, она вдруг побледнела, а это для нее совсем не характерно. К тому же мне показалось, что Наде с самого начала не хотелось представлять нас друг другу, но у нее не было выхода — Блюм впился в нее, как репей. Даже после того, как знакомство состоялось, она не чаяла, как бы поскорее от меня избавиться. Когда мы прощались, Надя была воплощенная доброжелательность, но я видела: она нервничает… — Марис медленно повернулась к мужу: