После присоединения к Польше Киевской и Подольской земель крестьяне, очутившиеся под владычеством польских панов, стали бесправными рабами. Владельцы не только отнимали у бедного холопа все, что он зарабатывал, но и убивали его самого, когда хотели и как хотели. И крестьяне покидали насиженные места, спасались в пустынных, диких степях и у казаков в Запорожской Сечи.
С последнего заседания Сигизмунд-Август вернулся совсем обессиленный. Придворные дамы в изящных нарядах с высокими кружевными воротниками вымыли ему руки и лицо прохладной душистой водой и принесли кубок с красным, как кровь, бургундским.
Король отхлебнул вина и немного оживился.
— Что будем сегодня делать, мои прекрасные пани? — сказал он, взяв за пухлую руку свою любимицу пани Алоизу.
— Может быть, вы отдохнете, ваше величество, и будем играть в жмурки?
Но игра не состоялась. Королю пришлось принять папского посла кардинала Коммендони.
Кардинал торжественно поздравил Сигизмунда с объединением польской короны и Литовского княжества, а затем стал тонко поучать его, указывая на недостатки в правлении, на ослабевшую в Польше римскую церковь, на падение нравов в государстве… В конце своих наставлений он обрушился на польских вельмож.
— Они совсем не похожи на своих предков, ваше величество, — говорил он, вздыхая. — Не на пирах за столом предки нынешних сенаторов расширяли границы государства, а подвигами воинскими, сидя на конях. Они спорили не о том, кто больше выпьет вина, а о том, кто превзойдет других на поле брани…
Король слушал и не слушал, еле сдерживая зевоту.
Глава семнадцатая. РУЛЬ КОРАБЛЮ ДОРОГУ ПРАВИТ
Ивану Михайловичу Висковатому не спалось. Конец июня в Москве был жарким. От утра и до вечера над городом висело густое облако пыли, поднятое колесами повозок и лошадиными копытами. По ночам дышать было нечем. Многие, спасаясь от духоты, спали в садах под открытым небом.
Ворочаясь в жаркой постели, Иван Михайлович не мог уснуть. Его терзали беспокойные мысли о судьбах Русского государства. Ослабленная внутренними раздорами, Москва все меньше и меньше сил могла противопоставить окружавшим ее врагам. Устрашала попытка польского правительства объединить Польшу и Литву в единое государство. «Жигимонд рвется к Новгороду, — думал Висковатый. — Ливония, а затем Новгород. Король хочет отрезать Россию от западных стран и заставить ее снова вариться в собственном соку…»
Неясные предчувствия сжимали сердце. Что-то должно произойти.
Обдумав все, дьяк решил, что продолжать Ливонскую войну опасно и бесполезно. «Швеция из врага стала другом Польши, — думал он. — Дания вот-вот заключит мир со Швецией». Единственным козырем оставался принц Магнус, брат датского короля. С ним велись переговоры. Если Магнус согласится стать королем Ливонии и подручником царя Ивана, отношения с Данией останутся по-прежнему хорошие. Если нет, Дания присоединится к морским державам, препятствующим нарвскому плаванию. В этом случае война будет тяжела и неблагоприятна для России. «Я уверен, Магнус согласится, — думал Висковатый, — в кармане у него нет ни копейки».