— Ну и матч был сегодня! — сказала Блэйз. — Бескровным его никак не назовешь. Я бы сказала — зверская игра.
— Не больше, чем в летнем лагере, когда спорят, у кого лучше лошадь.
Импресс была потрясена, когда впервые узнала об играх абсароки. Скачки на северных равнинах были чемто средним между скачками по пересеченной местности с препятствиями и поло, а точнее, между войной и самоубийством. Когда она первый раз увидела Трэя, который весь в крови покидал поле, она потеряла сознание. С тех пор она привыкла к этим мужским играм, где ценились безумная смелость и личная храбрость. Она подозревала, что и сегодня вместо лошадей мужчин несла вперед гордость.
Хэзэрд и Трэй скакали, все в пыли, потные, усталые, но веселые. Они в общем были довольны игрой. Команды были практически равны по силам и играли очень жестко. Самое большое недовольство у Хэзэрда вызывал консервативный стиль игры приезжих. Сам Хэзэрд принадлежал к той культуре, где война была жизнью, а мягкость считалась слабостью.
— Мы выиграем у них в финальной встрече, — сказал Хэзэрд с улыбкой.
— Ты в порядке? — спросила Блэйз, улыбнувшись в ответ.
— Несколько ушибов, и все. Ничего такого, что помешает мне танцевать с тобой сегодня вечером, — галантно ответил он. Хэзэрд знал, как Блэйз любит общение с восточным обществом, где у нее много старых друзей.
— Говорят, что на приеме у Надин будет оркестр из Вены.
— Ты хочешь услышать венский оркестр?
— Нет, но не забудь спросить меня позже, чего я хочу. — Взгляд у нее был недвусмысленным. Он снова улыбнулся.
— Хорошо. Не сомневайся, напомню.
Но Блэйз в данном случае имела в виду совсем не то, что представлял себе Хэзэрд.
Позже, когда она и Хэзэрд были в спальне, отдыхая перед обедом, она сказала:
— Я хочу попросить тебя об одолжении, дорогой. — Опять? — спросил он, развалившись на кровати в стиле барокко, где они недавно занимались любовью.Отвернувшись от гардероба, где она выбирала платье на вечер, она усмехнулась:
— Ты неисправим… Ведешь себя, как мальчишка. Правда я не жалуюсь.
— Это ты сохраняешь мне молодость. — Хэзэрду было почти пятьдесят; мускулистый и подтянутый, он лежал, растянувшись на шелковом покрывале, черные волосы были взлохмачены, руки заложены за голову, он внимательно смотрел темными, почти черными, глазами на жену. — Так какое одолжение?
— Я хотела бы, чтобы ты был любезен с герцогом де Век.
Ее слова заставили его сесть, он нахмурился.
— Попроси о чемнибудь другом. Я не могу сделать этого.
Спустив ноги с кровати, он встал и нервно подошел к окну с видом на океан. Обнаженный, он стоял перед окном, глядя на разбивающиеся о скалы волны.