Тавалиск приманил кошку кусочком пудинга.
— Право же, Гамил, нехорошо с твоей стороны капать кровью на мой лучший шелковый ковер.
Гамил поспешно промокнул кровь краем одежды.
— Виноват, ваше преосвященство.
— Ничего. Ну, какие сегодня новости?
— Наши шпионы проследили рыцаря до Брена — и говорят, будто он сам на себя не похож.
— На кого же в таком случае он похож? — Снова Брен: одно это слово вызывало у архиепископа ускоренное сердцебиение. Он неохотно отставил блюдо с пудингом: лекарь сказал ему, что он стал излишне грузен и должен соблюдать умеренность в еде. Вместо еды лекарь посоветовал слушать музыку. Музыку, подумать только!
— Он ведет себя как последний негодяй, ваше преосвященство. Спит с женщинами, пьет, задирается и причинил немало хлопот.
— Что ж, он, как видно, решил повеселиться для разнообразия. По мне, ему давно уже следовало бы отпустить вожжи. Он был слишком благороден в ущерб себе самому. — Тавалиск поднес к свету пухлую руку — фарфорово-бледная плоть заколыхалась, как студень. — Как ты находишь, Гамил, я очень толст?
— О нет, ваше преосвященство. Просто у вас... — Гамил замялся в поисках нужного слова, — чрезвычайно монументальная фигура.
— Монументальная, — смакуя звучание, повторил Тавалиск. — Думается, ты прав, Гамил. Совсем я не толстый, а именно монументальный. — Он одарил секретаря улыбкой. — Однако к делу. Что там еще у тебя?
— Да почти ничего, ваше преосвященство. Мальчик по-прежнему следует за рыцарем, и мы по-прежнему не знаем, зачем Ларн подстроил убийство Бевлина.
— Право же, Гамил, порой мне кажется, что ума в тебе не больше, чем в этом вот пудинге. Мне ясно как день, зачем Ларн убрал Бевлина. Бевлин многие годы пытался положить конец тому, что творится у них на острове. Старый дурак жить не мог без того, чтобы не читать мораль другим. Ну, подумаешь, привязывают они своих оракулов к камню. Зато их исправно кормят, как я слышал.
— Ваше преосвященство известны своим человеколюбием.
— Да, Гамил, это бремя, которое я должен нести. — Тавалиск отшвырнул кошку. Если он не ест больше пудинга, то и ей незачем. — Что слышно о рыцарях?
— Говорят, Тирен рвет и мечет по поводу изгнания его собратьев по ордену. Возможно, он отнесся к этому не столь мирно, как думали мы.
— Мы? Мы, Гамил, ничего не думали. Это я думал, что они воспримут изгнание как перчатку, брошенную им в лицо, — и похоже, так оно и вышло. Они принимают мой вызов.
— Это может привести к войне, ваше преосвященство.
— Возможно. Подождем и посмотрим, как поведет себя Север. Боюсь, впрочем, — улыбнулся архиепископ, — что все это предопределено заранее.