Джеффри закрыл глаза и опустил голову. Среди этих заложников были мальчики и девочки пяти, шести и семи лет… Он бросил перо и сильно надавил ладонями на глаза, пытаясь избавиться от образов испуганных детей, стараясь вычеркнуть из памяти образ своего отца, который, весь в слезах, на коленях умолял короля пощадить жизни самых маленьких. Джеффри содрогнулся. Король тоже плакал, но ответил: если они сохранят их жизни, то в будущем станут получать в качестве заложников только детей, а от них не будет никакой пользы, ибо все заранее будут уверены, что Детей не подвергнут наказанию. Этот довод был вполне убедительным. Но какое отношение он мог иметь к жизни крошечной темноволосой, похожей на фею девчушки, которой едва исполнилось пять лет и которая теперь качалась на виселице во внутреннем дворе замка?
Нет необходимости рассказывать об этом Джоанне. Джеффри отнял от лица руки и вытер слезы с щек, чтобы ни одна их капля не упала на бумагу. Он надеялся, что Джоанна не помнит о том, что среди заложников находились маленькие дети.
«Затем король позвал всех нас на трапезу. Я не пошел, чувствуя камень на сердце, ибо находился в дру. жеских отношениях с некоторыми родственниками казненных. Поэтому я не знаю в точности, как все было дальше. Но мне рассказали потом, что все происходило будто на сцене. Едва обедающие уселись, гонец Вильяма Шотландского потребовал внести послание своего короля, заявив, что оно не терпит отлагательств и не может ждать конца обеда. Сразу же вслед за ним, едва король прочитал письмо, прибыл другой гонец, требуя той же срочности. Это послание было от дочери короля, Жанны».
Джеффри жалел, что пропустил это событие. Возможно, если бы он видел все собственными глазами, то мог бы судить и об искренности гонцов, и о случайности совпадения по времени их прибытия, и о том, что письма доставили раньше, а пьеска подстроена королем. Фактически каждый слышанный им рассказ был настолько приукрашен предвзятостью, что не мог быть абсолютно правдивым. Один говорил, что король оцепенел, побелел и пришел в ужас. Менее симпатизирующий королю наблюдатель с кривой усмешкой высказывался о наигранности Джона: его глаза, вместо того чтобы внимательно читать написанное, хитро скользили по лицам присутствующих.
«Что мне известно точно, — продолжал Джеффри, — так как, по его мнению, самое опасное уже было сказано, — в каждом письме говорилось об одном и том же. Оба посланника хотели предупредить Джона: против него готовится заговор с целью захватить его в плен либо сразу убить. Для этого намеревались использовать армию, собранную в Честере. Хотел бы, но не могу поверить, что за этим кроется лишь маневр Ллевелина, который намеренно солгал своей жене и Вильяму Шотландскому, чтобы Джон не шел походом на Уэльс. Но, боюсь, мои предыдущие беседы с вассалами Иэна лишь подтверждают серьезность этих запоздалых предупреждений. Более того, Фиц-Вальтер и Де Вески сбежали. Некоторые говорят, что они не виновны, как и Браозе, и граф Пемброкский. Просто испугались подозрительности короля. Но, по правде говоря, если судить по тому, что я видел сам, мне кажется, их есть в чем винить. Шестнадцатого дня этого месяца король издал письменный указ распустить армию. Понятия не имею, что теперь начнется в Уэльсе. Но в этом году мы уже точно не поплывем во Францию, поскольку…»