— Я не женщина, есть у меня месячные или нет, — рыдала Федра. — Я всего только маленькая девочка. Служанки меня совершенно не слушаются. Ты же сама видела, как они сбежали.
Ариадна бросила взгляд на съежившихся женщин.
— Если не сбежишь ты — не сбегут и они. А если все же сбегут — пожалуешься царице, и она с ними разберется. Когда двух-трех запорют до смерти, другие начнут слушаться. — Слова ее были совершеннейшей правдой. Но кое-кто из этих женщин прислуживал еще ей — и Ариадне вовсе не хотелось, чтобы их забивали до смерти. Она вздохнула.
— Я хочу помочь вам нянчить Астериона, но сперва мне надо дать наставления жрецам и жрицам — что делать с дарами и насчет еще кое-каких храмовых дел. Я вернусь, как только смогу. Пока пусть Астерион спит. Когда проснется — покормите его, как кормила я, и если понадобится — вымойте.
Она быстро вышла, провожаемая довольным посапыванием ребенка и неприязненными взглядами женщин. Ариадна надеялась, что, называя его по имени, она сделала младенца в их глазах более подобным человеку. Страшно подумать — Федра прибежала к ней в надежде, что она убьет беспомощное дитя! Спускаясь по лестницам и проходя коридорами, что выводили из дворца, Ариадна еще раз все обдумала — и, поднимаясь на Гипсовую Гору, уже почти улыбалась.
«А я ведь не умнее их», — думала Ариадна. Теперь, когда не нужно было убегать от собственного страха, она шла медленнее. Как и сказала Федра, несмотря на месячные, сестра все еще оставалась почти ребенком, в основном потому, что была самой младшей и очень мало за что отвечала. Скорее всего Астерион для нее что-то вроде куклы.
В те дни, когда Ариадна еще не знала, что ей никогда не сидеть меж священных рогов и не толковать бычьих танцев, в далеком детстве, она играла в жрицу Змеиной Богини. Ей вспомнилось, как она пронзала куклу игрушечными рогами, изображая ужас и восторг гибели в танце. Без малейшего колебания она приносила куклу в жертву. Вырастая на попечении Федры, Астерион будет становиться для нее все более настоящим, и она научится любить его.
— Его никто не научится любить, — услышала она.
Ариадна вскинула голову, на миг перестав дышать от потрясения, споткнулась и едва не расшибла плечо о дверной проем: она как раз входила в свои покои. Дионис стоял прямо за дверью, и Ариадна подумала, что никогда не видела его в худшем состоянии. Лицо его избороздили морщины, оно было бледным и все покрыто мелкими бурыми пятнышками; туника была замарана и местами влажна, и Ариадна поняла, что это — кровь. Еще больше крови было на его руках, ногти почернели от нее, засохшие потеки змеились по плечам и ногам.