Несчастный! Говоря это, он забыл, что пять минут назад не мог поднести ко лбу собственную руку.
Тибо нашел для себя столько превосходных и убедительных доводов, что решил сохранить добычу, откуда бы она ни взялась, и даже заранее предназначил деньги, которые выручит за нее, для покупки подвенечного платья своей невесте.
По странному капризу памяти, он вспомнил Аньелетту.
Он уже видел ее в длинном белом платье, с венком из белых лилий и с фатой на голове.
Ему казалось, что, будь у него такой милый ангел-хранитель, дьявол, каким бы сильным и изворотливым он ни был, не осмелится переступить порог его дома.
— Ну вот! — сказал он. — Еще одно средство: если мессир сатана будет уж очень донимать меня, я немедленно попрошу руки Аньелетты у ее бабушки, женюсь на ней, и, если я не смогу осенить себя крестным знамением и не вспомню слов молитвы, моя прелестная женушка, которая не продалась дьяволу, сделает это вместо меня.
Придя к такому компромиссу и немного успокоившись, Тибо подбросил оленю травы в кормушку, чтобы тот хорошо выглядел и был достоин святых женщин, которым предназначался; затем он убедился, что подстилка достаточно мягкая и животное сможет удобно устроиться.
Ночь прошла спокойно и даже без дурных сновидений.
На следующий день сеньор Жан снова охотился.
Но на этот раз собаки преследовали не пугливого оленя: они гнались за волком, которого Маркотт утром выследил и окружил.
Это был матерый волк.
Ему, вероятно, было немало лет, хотя, подняв его, охотники с удивлением заметили, что шерсть у него совершенно черная.
Но, черный или серый, он был смел и дерзок, и охота барона Жана обещала быть не из легких.
Волк, подвергшийся нападению около Вертфея, в глуши Даржана, пересек поле Метар, оставил слева Флёри и Дампле, перебежал через дорогу на Ферте-Милон и скрылся у Ивора.
Там он переменил направление, спутал следы, вернулся назад, и так точно повторил свой прежний путь, что конь барона Жана попадал копытами в оставленные утром отпечатки.
Вернувшись в окрестности Бур-Фонтена, волк стал бегать взад и вперед, а потом повел охотников на то самое место, где вчера начались все неприятности, а именно — к хижине башмачника.
Тибо, приняв решение, о котором мы уже говорили, собирался вечером навестить Аньелетгу, а с утра пораньше взялся за работу.
Вы спросите, почему Тибо, вместо того чтобы заниматься трудом, приносившим, по собственному его признанию, так мало дохода, не поспешил отвести своего оленя к монахиням в Сен-Реми.
Он поостерегся это сделать!
Никак нельзя было среди бела дня идти через лес Виллер-Котре с оленем на привязи.