— Как твое имя, девушка? — спросила она.
— Сабина, — ответила рабыня.
При этом слове Актея вздрогнула: голос девушки, как и лицо, не был ей незнаком. Однако само имя не вызывало никаких воспоминаний.
— Где твоя родина? — продолжала расспрашивать она.
— Я покинула ее так рано, что у меня нет родины.
— Кто твой хозяин?
— Вчера я принадлежала Луцию, сегодня принадлежу Актее.
— И давно ты принадлежишь Луцию?
— С тех пор как себя помню.
— Наверно, ты очень предана ему?
— Как дочь отцу.
— Тогда сядь возле меня, и поговорим о нем.
Сабина повиновалась, но с явной неохотой; Актея подумала, что нерешительность девушки вызвана страхом, и взяла ее за руку, желая успокоить. Рука была холодна как мрамор; но хозяйка тянула рабыню к себе, и та, уступив, не села, а скорее упала в кресло, на которое указала Актея.
— Я тебя видела раньше, так ведь? — продолжала Актея.
— Не думаю, — с запинкой ответила рабыня.
— На стадионе, в цирке, в театре?
— Я не сходила на берег.
— И ты не была на состязаниях, не видела побед Луция?
— Я привыкла к его победам.
После этих вопросов, задаваемых со всё возрастающим любопытством, и ответов, произносимых с заметной неохотой, вновь наступило молчание. Недовольство рабыни было так очевидно, что ошибиться Актея не могла.
— Послушай, Сабина, — сказал она, — я вижу, как тяжело тебе менять хозяина: я скажу Луцию, что ты не хочешь его покидать.
— Нет, нет, не надо! — дрожа, воскликнула рабыня. — Когда Луций приказывает, нужно повиноваться.
— Значит, его гнев опасен? — с улыбкой спросила Актея.
— Еще бы! — ответила рабыня с выражением такого ужаса, что Актея невольно вздрогнула.
— Однако, — продолжала она, — те, кто его окружает, как видно, любят его: вот хотя бы юноша Спор…
— Спор… — прошептала рабыня.
Внезапно слова замерли на устах Актеи: она вспомнила, на кого была похожа Сабина. Сходство это было поразительным, и она, удивленная тем, что не заметила этого сразу, схватила девушку за обе руки и, глядя ей в лицо, спросила:
— Ты знаешь Спора?
— Это мой брат, — пролепетала девушка.
— И где он сейчас?
— Он остался в Коринфе.
В это мгновение дверь отворилась и вошел Луций.
Актея, все еще державшая Сабину за обе руки, ощутила, как по телу рабыни прошла ледяная дрожь. Луций окинул эту странную сцену проницательным взглядом своих голубых глаз и после минутного молчания сказал:
— Возлюбленная Актея, не хочешь ли встретить наступающий рассвет и подышать чистым утренним воздухом?
В этом голосе, таком, казалось бы, мягком и спокойном, ощущалось что-то резкое, и если можно так сказать, металлическое; Актея впервые обратила на это внимание, и смутное чувство, похожее на страх, так глубоко проникло в ее душу, что вопрос показался ей приказом, и, вместо того чтобы ответить, она повиновалась. Но у нее не хватило сил исполнить желаемое, она пошатнулась и упала бы, если бы Луций не бросился к ней и не подхватил ее. Она почувствовала, как возлюбленный уносит ее так легко, как орел нес бы голубку, и, вся дрожа от безотчетного страха, причины которого не могла понять, позволила нести себя — безмолвно, закрыв глаза, словно этот путь вел к пропасти.