Как она и предполагала, снова зазвучал женский голос, наложенный на голос старика-француза… «Этот способ требует большего терпения. Вот более быстрый прием. Я запасаюсь живыми шмелями и кладу одного из них в небольшую склянку с достаточно широким горлышком, чтобы накрыть отверстие норки, и опрокидываю ее над норкой. Шмель — сначала летает и жужжит в своей стеклянной тюрьме; потом, заметив норку, похожую на его собственную, не долго колеблясь, влетает туда. С ним случается беда: когда он спускается вниз, паук поднимается; встреча происходит в вертикальном ходе. Через несколько минут до слуха моего доходит предсмертная песня шмеля. Потом наступает тишина. Тогда я снимаю склянку и щипчиками с длинными концами вытаскиваю из норки шмеля, но мертвого, неподвижного, с повисшим хоботком. Только что свершилась ужасная драма».
Она бросила играть. Все пропало. Ни разу еще видения не были столь статичны и неинтересны. Прямо-таки школьная лекция по зоологии.
Голова немного кружилась.
Она вышла из комнаты. Логинов протянул ей фотоаппарат.
— Вот, готово дело.
— Ты делал снимки? А я ничего не слышала. Кстати, когда ты открыл дверь, ты не видел никакого старика в широкополой шляпе?
— Нет, я видел лишь тебя, играющую, честно говоря, какую-то чепуху.
— Это не чепуха, — с достоинством возразила Наталия, — а знаменитый до-мажорный этюд Черни, от которого тошнит абсолютно всех музыкантов мира. Так-то вот… Кстати, ты не знаешь, здесь есть где-нибудь фотоателье или что-нибудь в этом роде?
Фотоателье она нашла в Малой Вязовке, а для этого ей пришлось перейти мост. Мужеподобная женщина-фотограф, скорее всего гермафродит, вынула пленку, проявила ее и напечатала несколько снимков. Наталия, увидев их, была поражена. Изображение старика было настолько же четким, насколько и снимок ее головы. Словно две прекрасно сделанные фотографии, а точнее, пленки, налагались друг на дружку, но ни одно изображение при этом не потеряло своего качества.
— Какой-то монтаж, — сказала как бы между прочим женщина-фотограф и закурила.
— Да, это и есть монтаж. Спасибо, сколько я вам должна?
Она вышла из темного помещения фотоателье на яркий зимний свет и зажмурилась.
Но потом, когда глаза привыкли, стала снова рассматривать фотографии. Что же это за старик? Она подняла снимок и закрыла им солнце. И вдруг увидела нечто похожее на водяные знаки, наверное, это был третий слой изображения. Всего семь букв: «J. Н. Fabre».
И она все поняла.
* * *
В магазине ее обступили любопытные женщины, до которых уже дошел слух о женщине-следователе.