Коллеги и хозяева Беколомба поглядывают на нас украдкой из-за прилавков. Они не понимают, что происходит.
– В котором часу это было?
– За несколько минут до половины девятого, – И объясняет: – Моя работа в магазине начинается в половине девятого.
– Вы видели Монфеаля?
– Нет, он был в ванной, как сказала мне его горничная.
– Одним словом, вы видели только ее?
Он сжимает ноздри, что является подвигом, ибо крылья его носа и так сжаты.
– Да.
– Вы ей вручили документы?
– Да.
– Что за документы?
– Они касались предвыборной кампании, – сухо отвечает торговец нафталином
– Вы задержались в доме вашего кандидата?
– Вовсе нет. Этот визит длился всего лишь минуту, к тому же я спешил.
– Вы никого не видели у Монфеалей?
– Только горничную.
– А на лестнице?
– Консьержку внизу, которая мыла коридор...
– Это все?
– Все!
– Секция вашей группировки собирается выдвигать нового кандидата?
– Решение еще не принято, но, думаю, это будет сделано. Нет никаких оснований, чтобы это не было сделано. Поступки какого-то сумасшедшего не должны нарушать стабильность...
Я уже на улице. Я чихаю двенадцать раз, потому что, видимо, у меня аллергия к одному из их товаров, если не к самому Беколомбу.
Уже десять часов. За время моих визитов погода несколько улучшилась, и робкое солнце бродит над колокольнями.
Я замечаю небольшое симпатичное бистро. Это именно то провинциальное кафе, где имеются круглые мраморные столики на одной ножке, навощенные деревянные панели и оловянная стойка. Похоже, я начинаю изображать из себя Мэгре. Я вхожу и заказываю большой черный кофе. Меня обслуживает сам хозяин. Под жилетом у него ночная рубашка, на голове – каскетка.
Я помешиваю кофе и подытоживаю сделанное за утро. Два кандидата с отчетливо противоположными взглядами были убиты дома при крайне загадочных обстоятельствах. В обоих случаях убийца действовал с неслыханной дерзостью, и в обоих случаях он воспользовался невероятным стечением обстоятельств, которые позволили ему перемещаться незамеченным в доме у своих жертв, в то время как те находились в кругу своих домочадцев. Я позволяю себе усомниться в загадочности первого убийства, ибо исчезновение садовника дает мне повод думать, что он что-то видел.
Я отпиваю два глотка и задаю себе the question16: «Не является ли оно, дорогой Сан-Антонио, делом рук сумасшедшего?» Привлеченное этим вопросом подсознание Сан-Антонио берет себя за руку и уводит гулять по извилистым тропинкам размышлений. Возвратившись с прогулки, оно мне нашептывает: «Нет, Сан-Антонио, я этого не думаю или, скорее, я этого не чувствую».