После этих слов красавец адвокат протянул еще одну визитку, на этот раз Ане, улыбнулся и, вежливо попрощавшись, удалился. Эдуард Петрович проводил его задумчивым взглядом, потом встряхнулся и спросил:
— До дома подбросить?
— Я еще посижу тут… — Аня опустила глаза и почти беззвучно добавила. — С бабусей…
— Замерзнешь, дурочка.
— Я не долго.
Он сокрушенно покачал головой — не ясно осуждающе или сочувствственно — а затем ушел, даже ни разу не оглянувшись.
Оставшись одна, Аня облегченно вздохнула (как не был к ней добр грозный дядька Эдуард, а все равно в его присутствии она зажималась), подошла к могиле, присела рядом с ней на корточки, вынула из кармана банку вареной сгущенки, поставила ее рядом с венком и, не медля более не секунды, побежала в сторону ворот — через десять минут от них отходил льготный автобус.
Ева
Ева влетела в кабинет адвоката, когда все уже были в сборе. Что ж именно этого она и хотела — так приятно осознавать, что тебя ждут сразу несколько человек!
— Я не опоздала? — холодно спросила она, оглядывая присутствующих.
— Опоздали, — сухо ответил какой-то незнакомый красавчик в отличном костюме от «Армани». — Ждем только вас.
— А вы, собственно, кто?
— Я, собственно, адвокат Моисеев. Петр Алексеевич, — Он указал Еве на кресло. — Прошу садиться.
Ну ни фига себе! — мысленно поразилась Ева. — Какие нынче адвокаты пошли хорошенькие! Такого бы на обложку журнала, а не в зал суда. Одни глаза чего стоят, не говоря уже о фигуре… — Она окинула парня с головы до ног. — Интересно, а без одежды он так же хорош?
— Садитесь, пожалуйста, — повторил свою просьбу душка-адвокат и вновь указал на кресло.
Ева криво улыбнулась, небрежно скинула с плеч свое шиншилловое манто, бросила его на спинку кресла и грациозно села, стараясь закинуть ногу на ногу таким образом, чтобы милашке-юристу хорошо было видно ее бедро. Приняв удобное положение, Ева огляделась по сторонам.
В полуметре от нее сидел Дусик, такой же бледный и помятый, как и позавчера, но зато при параде — в кожаном костюме и при жабо. Чуть дальше на диване, выпятив свой жирный живот, развалился ее папашка. За те годы, что она его не видела, он набрал килограмм пятьдесят, но при этом, похорошел, стал благороднее (большие бабки, как известно, облагораживают внешность), и на преступника, коим он является, совсем не походил. На соседнем с диваном кресле примостилась старая беда Лизавета Петровна Голицына, распространяя вокруг себя запах тухлых духов и нафталина. Это на кой черт притащилась, не ясно, родственницей она не была, близким человеком тем более: Ева помнила, как бабка чихвостила свою старинную приятельницу, обзывая ее голозадой выскочкой и старой пердушкой…