— Расспросить? — несказанно удивилась женщина. — Но она не сможет вам ответить…
— Она глухонемая?
— Нет, но она не говорит… Только издает некоторые звуки…
— А написать она сможет?
— Боюсь, что нет… Понимаете ли… — Ольга Петровна казалась сильно обескураженной, даже ее брови перестали выгибаться дугой, а сошлись на переносице. — А в прочем… Пойдемте, сами все увидите…
Она провела их по длинному коридору, уставленному инвалидными креслами, каталками, костылями, к лестнице, ведущей на второй этаж.
— Не ходячие у нас внизу, — пояснила женщина, первой ступив на устланную ковровой дорожкой лестницу, — остальные повыше. Полина как раз на втором живет…
Значит, не ДЦП! И не безногая! — мелькнула мысль в Аниной голове. — Но не говорит, и не пишет? Что же с ней, черт возьми? Болезнь Паркинсона, как у Махамеда Али? Но он говорит, плохо, не разборчиво, но говорит… А Полина Невинная, нет. Быть может, она страдает какой-нибудь невиданной болезнью, которая размягчающая кости и сдавливает гортань? Или все гораздо прозаичнее, и у женщины обычный паралич лица и рук…
— Вот мы и пришли, — сказала Ольга, останавливаясь у двери в палату под номером двадцать два. — Входите.
Петр сделал шаг в сторону, по-джентльменски пропуская Аню вперед. Она вошла.
Палата была небольшой, но все необходимое в ней помещалось: кровать, шкафчик, стол, тумбочка. Деталей разглядеть не получилось — в комнате стоял полумрак: верхний свет не горел, а занавески были задвинуты. Именно из-за этого полумрака Аня не сразу заметила женщину, сидящую в кресле у окна. Она была очень полной, большеголовой, с былыми безвольными руками, которые она держала на своем круглом животе.
Тут Ольга Петровна зажгла свет, и Аня смогла разглядеть женщину лучше. На вид ей было лет пятьдесят, но возраст выдавало не лицо: оно было гладким, почти без морщин, а совершенно седые волосы да дряблая шея.
Полина Невинная была чем-то похожа на Эдуарда Петровича Новицкого. Та же форма подбородка, тот же нос, те же кустистые брови. Отличались только глаза. У Эдуарда Петровича они были карими, пронзительными, очень живыми. У Невинной же голубыми, тусклыми, абсолютно мертвыми.
— Что с ней? — спросила Аня, выталкивая из себя слова с такой мукой, будто у нее в горле застряла огромная рыбная кость.
— Тяжелая форма олигофрении, — спокойно, словно ее спросила о погоде, ответила Ольга Петровна. — Полина даже не дебил, дебилов можно обучить чему-то, например, есть ложкой, умываться, убирать за собой, они говорят, поют, рисуют, некоторые пишут, считают…
— А она?
— Не обучаема. Последняя стадия.