Эусебио, довольный успехом эксперимента, почувствовал в себе вдохновение художника. Обладая тонкой натурой ценителя искусств, в свободное от занятий магией время он любил создавать картины на обнаженном человеческом теле, преимущественно женском. В холодной России по вполне понятным причинам этот вид живописи не получил широкого распространения, но в теплых латиноамериканских странах выставки «живых картин» не были редкостью.
Ненадолго задумавшись, Моралес раздел индейца, взял кисти и краски и талантливо изобразил на левой груди Росарио узкую колотую рану со сбегающей из нее узенькой струйкой запекшейся крови. Затем, около половины четвертого утра, когда все в доме наконец уснули, Эусебио взвалил индейца на плечо и аккуратно уложил его в багажник Аделы, гадая, что сделает девушка, обнаружив у себя в машине труп. Предугадать действия взбалмошной Аделы он, конечно, не мог, но ясно было одно: что бы она ни сделала, они с Росарио разругаются окончательно до такой степени, что больше даже не посмотрят друг на друга.
Я вздохнула с облегчением. По крайней мере, одну тайну я уже раскрыла. Теперь мне известно, каким образом труп индейца оказался в багажнике «Мерседеса».
— А Бобчику было известно, что ты задумал? — спросила я.
— Нет, — ответил Чепо. — Я дал ему только мой московский телефон, а сам почти все время был в «Каса де брухос». Все время собирался ему позвонить, но сначала хотел сам узнать, чем кончилось дело. А, кстати, почему ты сказала, что Чайо мертв?
— Это я обнаружила его в багажнике «Мерседеса», — объяснила я. — А Адела сделала вывод, что Бобчик убил его из ревности.
Я решила пока не говорить всю правду. Моралес расхохотался.
— Ну и заварил же я кашу! — похвастался он. — Жалко, что Адела не заглянула в багажник первой.
— А что сказал Чайо, когда позвонил тебе сегодня утром? — спросила я.
— Ругался! — усмехнулся Эусебио. — Как он ругался! Ты даже представить себе не можешь. Некоторые слова я даже не понимал. Еще он потребовал, чтобы я срочно привез ему одежду и украшения.
— Какую одежду? — удивилась я.
— Его одежду, — пожал плечами Эусебио. — Я же его догола раздел. Он недавно как раз купил себе какие-то суперфирменные джинсы, и еще у него были цветастая шелковая рубаха, ковбойские сапоги, золотой браслет и золотая цепочка с кулоном в форме головы леопарда. Ничего, завтра я все ему верну, и он успокоится. Мне чужого не надо.
— Я могу посмотреть его одежду? — охваченная неожиданным предчувствием, попросила я.
— Зачем? — удивился эквадорец.
— Надо, — я фантазировала на ходу. — У меня есть подозрение, что у Росарио была любовная записка, написанная Аделой, которой он собирался шантажировать ее. Вдруг она случайно окажется у него в кармане?