А уж кто из людей, к примеру, вовсе на диплом не посмотрит — так это торгаши вольные, фритредеры. Если что и привлечет их в нём, так разве что, может быть, качество бумаги или на чём там он будет распечатан (все сетевые файлы дипломов традиционно распечатками дублируются). Уж такие они супертолерантные, эти фритредеры: всё для них побоку, кроме профессиональных и коммерческих качеств.
А иные, менее толерантные, за диплом и отдубасить могут.
Это если речь о дипломе сугубо академическом пойдёт. Как мой несостоявшийся, примерно. Специалистов они, конечно, лелеют да ублажают; но — практиков. А вот к науке академической — вольные относятся со злобностью флоллуэйцев, тех самых, что прославились как лучшие в ОП наёмники.
«Вдруг эти „яйцеголовые“ гады пресловутую нуль-транспортировку изобретут!» — наверняка с опаской думают вольные. Насколько я понимаю ход их мыслей, именно это достижение прогресса для торговцев нежелательнее смерти, в каком-то смысле.
«Кому тогда корытца наши понадобятся, пространство бороздящие?» — со страхом задаются фритредеры вопросом. Ответ однозначный: НИКОМУ! В случае открытия неких «каналов» звездолёты понадобятся разве что первопроходцам.
«Или вдруг эти учёные до синтезатора материи додумаются, который сможет всё-всё-всё синтезировать…», — развивают они мысль. Вопрос: НА КОЙ тогда торговля нужна?! Ответ — не менее очевиден…
«Ату их, академиков, докторов, профессоров, доцентов, магистров, бакалавров! Прочие нечеловечьи их аналоги тоже — ату!»
…Сектор космобазы, в котором совершил посадку доставившее меня на Танжер-Бету пассажирское судно, носил название «Западнее Калифорнии». Самое интересное, что сектора с названием «Калифорния» попросту не существовало.
Улица, на которую я ступил, была покрыта камнем; некогда белым, но уже несколько потускневшим от прикосновения миллионов ног, прошаркавших по нему. Улица-коридор ветвилась. Глотали и выплёвывали местных жителей и несметных туристов более узкие проходы-проулки; некоторые из которых, покидая уровень, убегали вниз или вверх.
Из ретрансляторов, установленных где-то наверху, среди грубоватых рельефов, высеченных непосредственно на теле астероида — расширенном своде одного из бывших рудничных штреков, — доносились звуки, напоминающие разбушевавшийся ураган. Сквозь грохот прорывались монотонные витиеватые стихи на косморусском. Уши невольно выхватили слова: «… но виртуальности помня основы, стану я вновь электронным набором, чтоб на себе воссоздать тебя снова…»
Перекрикивая бурю и навязчивого декламатора, из других ретрансляторов слышалось нечто более похожее на музыку. Чуть хрипловатый, чуть надрывный женский голос пел: «Лав ми эвринайт, лав ми эвринайт!» Песня понравилась. Однако языка, на котором она исполнялась, я ещё не знал и смысла слов не понял.