— Как старик? — единственное, что спросил Подберезский.
— Плохо, — ответил Рублев, — тяжело ему, там сейчас соседка пришла, она с ним, а я поехал. Представляешь, Андрюха, выхожу из подъезда, а там семья приезжает, ребенка из роддома привезли, в одном и том же подъезде и горе, и радость. И горе, и радость.
Вот она жизнь, Андрюха, какая.
— Представляю, Иваныч, представляю. Чего же тут не представить. Пошли выпьем, — вдруг предложил Подберезский.
— Выпьем, говоришь? Я же за рулем, ты же знаешь, я не пью за рулем.
— И я не пью, а ты машину тут оставишь, я такси вызову, или кто-нибудь из моих знакомых подбросит к дому.
— Ладно, пойдем, только пить я не стану, не лезет в горло.
Они сели в маленькой комнатке, служившей Подберезскому кабинетом, Андрей закрыл дверь, сказав, чтобы никто к нему не заходил и не отвлекал, вытащил штекер телефона из колодки, и только тут они ощутили, какая стоит тишина.
Они сидели глубоко под землей, в бетонном бункере тира и звуки города не доходили до них.
— Я этого так не оставлю, Андрюха, — сказал Комбат.
— Я тоже.
— Знать бы кто, задушил бы собственными руками.
— Это точно, — подтвердил мысль Комбата Подберезский.
— Как ты думаешь, можно это дело раскрутить?
— Если взяться, Иваныч, то все можно. Ничего не пожалею, ребят жалко! — сказал Подберезский, доставая бутылку коньяка. Водку с определенных пор Подберезский не употреблял.
— Будешь коньяк, Иваныч?
— Да, буду.
Они налили коньяк прямо в чайные чашки и, не чокаясь, выпили.
— За ребят, — сказал Андрей. — Так что ты предлагаешь делать?
— В милиции нам хрен что скажут. Тайна следствия и все такое прочее. Может, Бахрушину позвонить, может, он в курсе?
— При чем здесь Бахрушин? Он военными делами занимается, все-таки ГРУ это ГРУ, это тебе не ГАИ и не МУР, так что ему звонить бессмысленно, да и он, даже если бы знал, то вряд ли бы сказал что-нибудь, ты же его знаешь.
— Это ты его знаешь, — сказал Подберезский, — это у тебя с ним приятельские отношения, ко мне он просто так не приезжает бутылку-другую выпить да за жизнь поговорить.
— Я сам не знаю, чего он ко мне так хорошо относится?
— А кто, Иваныч, к тебе плохо относится? Кроме врагов, конечно. Ты хоть одного такого человека знаешь? Если знаешь, то покажи мне, я ему морду набью лично.
— Ладно тебе, Андрюха, не заводись. Помолчи.
Давай подумаем, должно же существовать что-то, что нам подскажет…
— Ты все же хочешь найти тех, кто убил наших?
— Хочу, — сказал Комбат, — так всегда было.
И хочу, чтобы было впредь. Ненавижу мерзавцев, ненавижу.
— А может, они сами кое в чем виноваты?