При этом сильно хмурился: все происходило как-то уж очень второпях и со многими неизвестными, но отступать Быстрому Стасу было некуда.
Он распрощался с Аркашей и ушел, отклонив не слишком настойчивое предложение старика переночевать. Ему до зарезу нужно было позвонить, и он не сомневался, что у стен Аркашиной квартиры есть уши — такие же большие, волосатые и любопытные, как и у ее хозяина.
Поборов искушение позвонить из теплого и сухого салона джипа, в котором тоже могла оказаться записывающая аппаратура, Быстрый Стас настучал на мобильнике номер, стоя прямо под внезапно начавшимся моросящим дождем. Распорядившись насчет машин и людей, он спрятал телефон в карман и заторопился к джипу. Волосы у него намокли, с них текло за воротник, но Мурашов был доволен: все вроде бы налаживалось, и Аркаше так и не удалось выяснить, что же затеял его старый знакомый.
Садясь в кабину «чероки», на заднем сиденье которого все еще лежал небрежно прикрытый плащом одного из профессионалов автомат, Мурашов отыскал взглядом окна Аркашиной квартиры и показал им выставленный из кулака средний палец. Окна были темными, и он не заметил наблюдавшего за ним с улыбкой Аркашу, точно так же как до этого не заметил торчавшую в воротнике его куртки булавку-микрофон.
Продолжая улыбаться, Аркаша положил на подоконник наушник приемного устройства и зашаркал шлепанцами, направляясь к телефону: ему тоже нужно было позвонить.
* * *
Пожилой толстяк в больших квадратных очках, придававших глазам какое-то странное, беззащитное выражение, долго молчал, заполняя паузу всевозможными ненужными движениями: протиранием сначала очков, а потом и большой, обильно потеющей лысины клетчатым носовым платком, трубным сморканием в другой носовой платок, тоже клетчатый, стряхиванием несуществующих пылинок с лацканов строгого пиджака, раскуриванием сигареты и другими действиями, предназначенными для того, чтобы тянуть время.
В конце концов он, перебрав, как видно, все известные ему трюки, поднес к уху массивные часы в золотом корпусе и стал внимательно прислушиваться к тому, что происходило внутри.
— Стетоскоп принести? — не выдержав, спросил Комбат. — Тут поликлиника недалеко, я мигом...
Подберезский от души пнул его под столом ногой и сделал укоризненное лицо: что ты, мол, Иваныч, не видишь разве — человек думает...
— А что? — с самым простодушным видом удивился Комбат. — Я разве что-нибудь не то сказал? Мучается же человек, грех не помочь.
Толстяк тяжело, протяжно вздохнул и сел прямо, всем своим видом давая понять, что закончил валять дурака и готов к разговору, хотя разговор этот ему активно не нравится.