— А зачем? — спросил Костырев, по-прежнему вертя деньги в руках.
— А затем, чтобы смотрел в оба и думал головой, — ответил Ладогин. — Иными словами, на Бога надейся, а сам не плошай. Усвоил?
— Отчасти, — не вполне уверенно произнес Костырев, но деньги спрятал. — Только я не совсем понял, зачем было звонить по мобильнику. Какая разница?
— Одна дает, другая дразнится, вот какая разница, — проворчал Ладогин, закуривая. — Звонки по внутреннему телефону регистрируются в обязательном порядке. Это, можно сказать, официальный рапорт. Ты звонишь, ребята внизу берут клиента под белы рученьки и выворачивают наизнанку. Все оформляется чин чином, пишут протокол, клиент ставит автограф, а денежки уплывают в казну... И никто тебе даже спасибо не скажет. Теперь понял?
— Теперь понял, — кивнув, ответил Костырев.
Теперь он действительно все понял.
* * *
По аллее парка медленно шел человек в линялых джинсах и грубой кожаной куртке. В последнее время его часто можно было встретить в разных местах парка: совсем недавно он открыл для себя прелесть таких вот неторопливых прогулок по тенистым аллеям и, хотя на людях часто подтрунивал над этой своей вновь приобретенной привычкой, выходил на прогулку ежедневно, невзирая на погоду.
По воскресеньям этого уже немолодого, но еще очень крепкого и вполне привлекательного мужчину можно было видеть в обществе подростка лет тринадцати-четырнадцати. Они то смеялись и что-то оживленно обсуждали, то просто молча шагали рука об руку — ни дать ни взять, отец с сыном.., если, конечно, в наше время еще остались отцы, которые находят время на то, чтобы прогуливаться со своими четырнадцатилетними сыновьями, и сыновья, согласные променять общество сверстников и телевизор на променад по парку в компании отца.
Пенсионеры, проводившие целые дни на скамейках парка, очень быстро запомнили усатого мужчину и его молодого спутника и вели по их поводу оживленные дискуссии, в которых преобладали два диаметрально противоположных и одинаково неверных мнения: одни — это были в основном воспитанные на классике и аргентинских телесериалах экзальтированные старушки с подкрашенными хной и фиолетовыми чернилами волосами — считали, что перед ними пример идеальной семьи.
Они были уверены, что мать мальчика погибла в автомобильной катастрофе или сбежала с бизнесменом, и готовы были плакать от умиления, глядя на то, как мужественный отец, преодолевая горе, посвящает все свое свободное время воспитанию. Оппозиция, состоявшая по преимуществу из ядовитых стариканов, сроду не читавших ничего, кроме газет, и смотревших исключительно информационно-аналитические программы и детективы, с пеной у рта доказывала, что плечистый усач является некем иным, как извращенцем-гомосексуалистом, а мальчишка — просто его постоянный партнер и состоит у усатого на содержании. Видимо, говорили они, мальчишка может приходить к своему спонсору только по воскресеньям, и потому в остальные дни недели извращенец в одиночестве бродит по парку, высматривая очередную жертву. В качестве доказательства этой гипотезы они приводили тот факт, что усатый мужчина ни разу не появился в парке в обществе женщины. Экзальтированные старушки строго поджимали бескровные губы и сердито отворачивались от ядовитых стариканов, оставаясь при своем мнении, таком же ошибочном, как и мнение их оппонентов.