- Бывает, - сказал другой.
- Сука, - сказал третий.
И эти три слова Сапожников запомнил навсегда. И когда вспоминал их, приходило одиночество.
Что с тобой? -спросила мама.
Сапожников запел громко:
- Нынче в море качка высока-а! Тру-бы! Ма-ачты!.. Но моряк не плачет никогда!
- А: - сказала мама - значит, ты ходил смотреть!
- Тру-убы: Ма-ачты:
- Подкинули:- сказала Мама.
- Это я слышал.
- Бывает:
- И это я слышал:
- Я больше не буду учиться петь, - сказала Мама.
- И еще слышал, что она сука.
- Отец пишет, что приедет, - сказала Мама.
- Он и раньше приезжал.
- Нет, он хочет еще раз попытаться с нами жить.
- Ты пой. Только по-старому, - сказал Сапожников.
- Смешной ты : Неужели ты мог подумать, что я тебя подкину?
- А если ты умрешь раньше меня?
- А если ты раньше меня? Что тогда?
- Не знаю, - сказал Сапожников.
- Ничего не изменится. Человек умирает, только когда его забывают.
- Он лежит там на самом деле мертвый, хоть помни его, хоть нет:
- Нет, - сказала Мама. - Ты ничего не понял. Его живого забыли. Вот почему он умер.
Глава. 14. Ожидание Самолет взревел и затих. Люди зашевелились и стали подниматься, разминаться и потянулись к выходу сонные, помятые.
Сапожников вышел последним. Внизу его поджидали Виктор и Генка Фролов.
Рассвет был бледно-синий и морозный. Снега не было. Пассажиры тянулись к аэровокзалу, одноэтажному зданию из белого кирпича.
- Торопиться не будем, - сказал Фролов. - Столовая еще закрыта, и все равно сначала будут кормить команду. Предлагаю выскочить в город в магазин. Тут близко 4-ый гастроном.
Земля была твердая, как керамика.
- Четвертый закрыт, - сказал им на улице сонный дядька в кепке. Придется вам в первый бежать.
Рассвет стал розовым.
- Далеко это? - спросили они.
- Нет, близко. Минут семь. За угол, пройти новостройку, ну а там увидите.
Дядька потер уши и ушел.
- Рискованно, - сказал Виктор.
- Вы как хотите, а я хочу бутылку достать, - сказал Сапожников.
- Ну, побежали, - сказал Фролов.
- Побежали.
И тут начался кошмар.
Они бежали по узким дощечкам мимо строящихся домов, и тут навстречу им люди двинулись на работу, и разойтись нельзя, начались объятия на жердочках. А люди все шли и шли, нескончаемая цепочка людей, и с каждым надо было обняться, чтобы сделать шаг вперед, и обратно повернуть нельзя, ну точь-в-точь как в жизни. Наконец они вырвались на улицу и побежали мимо обыкновенных новых четырехэтажных домов. Они бежали, прогоняли холодный воздух через легкие, сонная кислятина полета испарилась из мозгов, и на душе было просторно и ветрено. И Сапожникову теперь было все равно, опоздают они на самолет или нет. Он знал это состояние безвольной решимости, когда не надо никуда стремиться и хорошо там, где стоишь, бежишь - живешь, в общем. Многие боятся толпы, барахтаются, а Сапожников любил, когда толчея, когда толпа тебя несет, куда - сам не знаешь. Не надо только барахтаться. Булыжная мостовая, деревянные высокие тротуары, модерновый магазин, а за окнами вид на замерзшие огороды.