Звери словно взбесились. Слоны с боевым трубным воплем молотили хоботом по кабинам. Ревели, сотрясая воздух, львы. Носорог, обратившись в живой таран, одним ударом разнес борт вездехода. И еще Пени заметил в серой мгле совсем непонятное существо: оно скользнуло вниз на длинных, блеснувших в свете фар крыльях и пропало на фоне черной земли. Пенн включил сирену тревоги. Машины остановились. Из фургона высыпали сонные стрелки.
Блеснули вспышки выстрелов. Но пули опоздали.
Львы, страусы, зебры, носороги, жирафы бежали, подгоняемые протяжными, все не стихающими звуками тревоги. Быстрым глазом охотника Пенн успел заметить, что на платформе после первых ударов слонов откинулись борта и гиганты сошли на землю.
— Двое в «лягушку», — командовал Пенн в микрофон. — Остальным охранять машины. Включить все прожектора!
Сам Пенн устремился за беглецами к реке, развив предельную скорость. За ним, легко соскочив с платформы, резво отталкиваясь от каменистой почвы, прыгала машина-лягушка с двумя стрелками.
— Наш друг змея! — хрипло сказал Электроник.
И Сергей растерянно спросил:
— Змея? Какая змея?
— Наш друг змея помогла Рэсси увидеть в тумане шоссе. Его антенны, чувствительные, как особые точки на голове змеи, уловили слабое тепло…
За тысячи километров от африканской пустыни, в школе юных кибернетиков, в обычном кабинете математики, Электроник чутко слушал далекого Рэсси. Для Сергея он повторял все вслух, а для себя писал на доске формулы. Сыроежкин постепенно узнавал, как пространствовал Рэсси над ночной пустыней. Наконецто он начал понимать, что значит таинственное «И так далее» в имени их лохматого друга!
— Наш друг кошка, — скрипуче произнес Электроник, стуча мелом по доске, и пояснил: — В темноте у Рэсси стопроцентное зрение, как у кошки. А по глазам кошки можно даже определить точное время: в полночь они идеально круглые и горят.
Глаза Рэсси, точнее, его многоглазие особенно удивляло Сережку. Если черепаха глядит как бы сквозь зеленые очки; собака, корова, лошадь не различают никакие цвета; орел, страус, осьминог видят, как человек; стрекоза делит мир на голубой верх и пестрый низ, а пчела ясно различает невидимую часть радуги, то Рэсси смотрел на расстилавшийся перед ним мир так, как ему было удобно. Рэсси мог превратить его в черно-белый и в обычный цветной, мог совмещать желто-зелено-оранжевые краски и различать недоступные человеку тона. Мог, если бы очень захотел, увидеть мир вокруг себя переливающимся тончайшими оттенками, медленно текущим, как цветная река, как бесконечная мелодия красок, таким разноцветно-ярким, что у обычного человека, будь он на его месте, закружилась бы голова. Рэсси мог увидеть все богатства солнечного мира здесь, на Земле, а не на поражающем воображение Юпитере.