Началось это еще осенью, когда к Ивану, спустившемуся в издательский буфет перекусить кофе с булочкой, подсел невысокий старичок в бордовом бархатном пиджачке, с ярко-желтой «бабочкой» поверх воротничка синей рубашки и с густыми седыми волосами до плеч.
— Вы тут служите? — спросил старичок несколько сурово.
— Да, — с набитым ртом отвечал Иван.
— Я вас не виню, молодой человек! — патетически подняв руку, заявил старичок. — Я понимаю, что вы не властны ничего изменить!
— А в чем дело-то, собственно? — озираясь, спросил Иван.
Ему уже несколько раз приходилось общаться с проникавшими сюда, несмотря на пропускной режим, графоманами, и общение это никакого удовольствия ему не доставило. А старичок явно тянул на графомана, причем застарелого.
— Понимаете, еле-еле добился встречи с вашим Коноваловым, и что же — отказ. После стольких проволочек — опять отказ! И знаете, чем на этот раз мотивировали? Дефицит бумаги! Как всякую ерунду печатать, Сименона какого-нибудь, так на это у них бумаги хватает. А на Пандалевского, видите ли, не хватает! Вот он, ваш паршивый Лениздат!
Иван понятия не имел, кто такой Коновалов — в Лениздате было множество редакций, — зато теперь нисколько не сомневался, что перед ним сидит классический графоман.
— Стихи? — опасливо спросил он. — Или роман? Старичок горько усмехнулся.
— Какие там стихи? Хотелось бы, конечно, только Бог не дал. С грехом пополам рифмую «райком» и «горком», но дальше этого — увы! А романы писать надо время иметь. У меня же времени в обрез. Я хоть и пенсионер, но человек занятой, очень занятой... М-да, а со стихами, конечно, жаль. Очень бы мне талант стихотворца пригодился...
— Так что же у вас не взяли?
— Не взяли? Мемуары у меня не взяли, вот что не взяли! А там такие факты, такие материалы! Целый пласт советской культуры, никем до меня не поднимавшийся! А они — дефицит бумаги! Это что, в «Искусстве» и вовсе сказали: «Неактуально». Неактуально! Движение культуры в массы, в самую толщу трудового народа, с тридцатых годов по сей день — неактуально!
Иван с тоской посмотрел на дверь, путь к которой преграждал стул со старичком.
— Извините... — начал он. Старичок посмотрел на него, лукаво пришурясь.
— Вы, конечно, решили, что перед вами старый, выживший из ума графоман. Признайтесь, решили?
Иван смущенно кивнул головой.
— А между тем в своей области я, скажу без ложной скромности, величина крупнейшая. И тот досадный факт, что мне приходится ходить по издательствам безвестным просителем, объясняется исключительно тем, что литературный жанр, в котором я несколько десятилетий успешно работаю, почти никогда не удостаивается попасть на книжные страницы.