– Желаем голову! – прогундосил рогатый опер. – Оченно нам интересно, как эта голова устроена. А вам, радость моя, чего хочется?
Из-за пазухи у опера вылетела маленькая крылатая чертовка.
– О-о-о! – голосок ее звенел, как хрустальный колокольчик. – Нам хочется всегда одного. Саменького сладенького...
Стрекозой облетев вокруг лежащего, опустилась у него между ног и встала в изящной позе, обняв вздыбленный фаллос, как обнимает мичуринец лично им выращенную яблоню.
Алексей закричал. Опер погрозил ему мерцающим пальцем.
– Чего разорался? Мигом успокоим. Ну-ка, ро-6я, навались...
Они набросили ему на лицо мягкую тяжелую перину и прижали. Ложе качнулось и поплыло. Умирая от удушья, он дернулся и резко сел, при этом сбросив с лица Адину ляжку. Она чмокнула во сне губами и, не просыпаясь, перевернулась на бок, ударив его пяткой по голому животу. Он осторожно скатился из-под нее на прохладный пол и немного полежал там, чтобы отдышаться. Потом тихонько встал и осмотрелся.
Ада лежала поперек широкой супружеской кровати. Ее темные влажные кудри разметались по полосатому матрасу. Свитая в жгутик простыня уползла под подушку, а одеяло бесформенной кучей лежало на полу.
Он поднял одеяло, встряхнул его, приготовился бережно набросить на Аду – и замер. На белой, гладкой спине, между лопатками сидел коричневый, мохнатый паук.
– Пшел! – тихо и яростно зашипел Алексей, махнул ладонью. Паук не шелохнулся. Родинка.
"Не сгоняй паука..."
Алексея прошиб холодный пот, сердце замерло, пропустило такт и вновь гулко заколотилось.
– Да что это я, в самом деле... – прошептал он и поспешно прикрыл одеялом спящую Аду. Руки тряслись. Ему было невыносимо видеть ее роскошное тело. Алексей тряхнул головой, сбрасывая необъяснимую, цепенящую истому.
– Вот черт! – пробормотал он и заметался по комнате: искал папиросы, спички, трусы. Последние вскоре нашел: намедни кто-то из них в игривом раже прицепил его бельишко на рожок люстры. Прочего искомого в спальне не оказалось. Он натянул трусы и на цыпочках вышел в столовую. Жмурясь от неожиданного света – в спальне из-за задернутых гардин стоял полумрак, – он обнаружил пустую смятую пачку вчерашнего "Кэмела" и несколько совсем хилых окурков в пепельнице.
– Кажется, в бушлате что-то оставалось, – прошептал он. – А нет, так вернусь и чинарики распотрошу. Не покурить – совсем хана!
Он рванулся в коридор и распахнул дверь отведенной ему комнатки. Его старую одежку за ненадобностью спрятали куда-то, и он не мог сейчас вспомнить, куда. Трясясь от нетерпения, он заглянул в шкаф, в тумбочку, полез под кровать, где пылилась брезентовая котомка, с которой он приехал сюда. Алексей вытащил ее за лямку – и вместе с ней вытащилось еще что-то, завернутое в белую тряпочку. Он развернул ее и воззрился на грубую статуэтку из глины. Огромный член, полустертые следы букв на животе и на спине у куклы... Алексей вздрогнул вслед необъяснимо накатившей и тут же схлынувшей волне запредельного холода.