Через несколько минут все было кончено. Пятерых ордынцев захватили живыми, троих убили. У казаков был только один легкораненый — пуля задела плечо Наума Васильева.
— Где десятый? — Есаул подъехал к молодому ордынцу, которого держали два казака.
Татарин молчал. Его раскосые черные глаза горели злым огнем, на губах играла презрительная усмешка.
— Где десятый? — повторил Федор.
— Не понимаю, — отвернулся ордынец.
— Там, — Паршин показал плетью за реку, — лежит один. Здесь трое убитых и пять живых. Всего девять. У тебя был десяток! Где десятый?
— Не знаю, — буркнул десятник. — Ушел.
Казаки ловили разбежавшихся татарских лошадей, собирали оружие. Солнце давно перевалило за полдень, и есаул решил не тянуть. Вместе с пленными донцы переправились на пологий берег речки и остановились неподалеку от того места, где Наум застрелил первого татарина. Приволокли убитого. Пуля попала ему в спину, перебив хребет. Неудачника бросили рядом с телами других погибших степняков.
— Хочешь жить? — Федор подошел к безучастно сидевшему на земле десятнику. — Вызови из города того человека, который вам помогает. Отдай его мне и уходи!
— Мы не договоримся. — Лицо татарина стало непроницаемо равнодушным, как у каменной бабы на кургане.
— Жаль, — вздохнул есаул. — У меня нет времени уговаривать тебя. Кто хочет обменять свою жизнь на жизнь человека из города?
Он обвел глазами лица пленных. Под его взглядом они понуро опускали головы и отворачивались.
— Огня! — сердито хлопнув плетью по голенищу, приказал Паршин.
Казаки разложили костер, и вскоре загудело пламя. К белесому от зноя небу потянулась тонкая струйка невесомого дыма. В горячие угли сунули отобранный у одного из ордынцев длинный кинжал. Наблюдая за этими зловещими приготовлениями к пытке, пожилой татарин, сидевший за спиной десятника, изменился в лице и, брызгая слюной, закричал:
— Отдай им уруса! Пусть возьмут его жизнь вместо наших!
Десятник, не оборачиваясь, буркнул что-то непонятное, и пожилой татарин замолчал.
«Они опасаются друг друга, — догадался есаул. — Боятся, что если выдадут лазутчика, то окажутся заложниками того, кто смолчал».
— Ну-ка, растащите их, — велел Федор.
Татар быстро рассадили так, чтобы они не могли слышать, о чем говорят у костра.
— Боишься Азис-мурзы? — Паршин присел на корточки перед молодым десятником. — Он ничего не узнает.
— Ты не знаком с мурзой, — криво усмехнулся татарин и бросил на есаула быстрый взгляд.
— Твои люди никогда не вернутся в Крым, — глядя ему прямо в глаза, заверил Федор. — Ты всегда сможешь сказать, что предал кто-то из них, или свалить вину на убитых. Где твой десятый?