— Тебя что-то гнетет.
Он повернулся на бок и поцеловал ее в теплую шею.
— Нет.
Она помолчала.
— Слушай, Фира, — сказал Богдан. — А может, вам с дочкой на пару-тройку дней совсем в тепло махнуть? Пока я тут разбираюсь. В Эйлат, например? Уж в Красном-то море Ангелинка точно покупаться сможет. Раби Нилыч говорил — там хорошо, рифы, рыбки цветные… И пустыня рядом, столбы Соломона — помнишь фотографии? Красотища! И эта прославленная придорожная харчевня — «Сто первый грамм»…
— Только нам с дочкой без тебя и болтаться по харчевням…
— А что? Вкусно поесть — само по себе хорошо. Женскому желудку мужчина не обязателен.
— Так-то оно так, — ответила жена из темноты, и Богдан по голосу почувствовал, что она улыбается, — да беда в том, что у любящей женщины желудок отдельно перемещаться не умеет. Куда он — туда и все остальное, что по мужчине скучает.
— Не нравится идея?
— Надо подумать. Цветные рыбки — это, конечно, заманчиво.
Она помолчала сызнова.
— Богдан…
— А?
— Это опасно?
— Что?
Она помедлила.
— Я не знаю, что. То, что ты сейчас делаешь.
— Нет.
Он сначала ответил, а потом постарался обдумать ее вопрос.
— Не опасно, — повторил он. — Только очень горько. Как-то… безысходно…
Она согнула ногу и погладила его обнаженным коленом.
— Ты совсем ничего мне не можешь рассказать? — спросила она.
— Совсем, — ответил он.
— А это надолго? — спросила она. Богдан помедлил.
— Мне почему-то кажется, что так или иначе все кончится очень скоро, — ответил он. — Просто я еще не знаю, как.
Она прижалась к нему плотней. Длинные черные жесткие волосы ее щекотали ему щеку. От них пахло свежо и сладко.
— Давай спать, — полувопросительно сказала она.
— Давай, — сказал он. — Только я сначала почту сниму.
Там же, 13-е адара, ночь
Еч Арон был добросовестен и обязателен, как и подобает настоящему кубисту. Бог весть сколько раз и со сколькими он в вечер праздника пригубливал коньяк, но обещание свое сдержал. Материалы и ссылки он послал, едва вернувшись с торжества.
Богдан прочел уже немало работ Ванюшина, но религиозных тем ученый доселе впрямую не касался. К тому же само по себе издание оказалось интересным: Богдан никогда прежде не держал в руках и даже с экрана не просматривал «Ваффен Шпигель» — а судя по всему, это был журнал весьма авторитетный, престижный. Средостение культуры, гнездо властителей дум. Номер, в котором была опубликована работа Ванюшина, открывался большим автобиографическим эссе тамошнего знаменитого писателя, некоего Цитрона Цурюкина[123] «Любите ланды по самые гланды». «Всю жизнь меня призывали любить фатерланд, — писал Цурюкин. — Отец, задроченный старый мудак, правая рука, видите ли, фон Брауна, только и хотевший от жизни, что донести наше концлагерное говно до пыльных тропинок далеких планет, каждое сраное утро орал: фатерланд, фатерланд! Вожатая в гитлерюгенде, замшелая пизда, изводившая нас по утрам физзарядкой и контрастным душем якобы для нашего же здоровья, компенсировала многолетний недоёб тем, что долбила сорок раз на дню: фатерланд, фатерланд… И так меня эти суки, блядь, достали, что я, с моим свободолюбием, высочайшим культурным уровнем и уважением к общечеловеческим ценностям, просто не мог не написать о ландоёбах…»