Его слова не на шутку напугали Диану. Откровенность — откровенностью, но…
В доме разговоры на эти темы не поощрялись. Отец вступил в партию в шестидесятом, еще будучи аспирантом, и аккуратно посещал собрания, никогда не говоря в семье о политике. Так было надо. И все, на этом вопрос был закрыт. Диана, как и её мать, политикой не интересовалась, хотя с удовольствием читала попадавший в руки Самиздат — обращая внимание, скорее, на литературную «непохожесть», чем на смысловые акценты.
Она твердо усвоила с детства, что есть темы, упоминания о которых надо избегать. Например, что случилось со старшим папиным братом, и с мамиными бабушкой и дедушкой? Почему мамин отец, дедушка Леша, вернулся домой после войны только в пятьдесят четвертом году? Что, собственно, произошло в Чехословакии в 1968 году? И что за контрреволюционный мятеж в Венгрии, о котором она краем уха слышала, случился в 1956? На эти вопросы ответов она бы никогда не получила, имеется в виду, нормальных, правдивых ответов. Поэтому, а, может быть, и не только поэтому, она их и не задавала. Ни в семье, ни вне ее.
В выдуманном ею, её собственном мире, и в чуточку картонном, окружающем, было гораздо проще. Категории любви, предательства, ревности, отваги и трусости в отечественной трактовке не нуждались в дополнительных разъяснениях. Есть «наши», и есть «не наши». «Наши» всегда хороши, остальное — от лукавого. Изображение действительности было четким, как на экране старого телевизора «Горизонт». Черно-белым, позволяющим отличать добро от зла без особого труда. Более того, отказ от полутонов облегчал реальную жизнь, внося в неё какой-то элемент упорядоченности. К чему же создавать сложности, там, где их можно избежать, соблюдая, просто-напросто, некоторые табу? Зачем говорить о том, о чем все договорились не говорить?
Он, конечно, старше ее, года на три, от силы — на четыре. Может быть, он лучше разбирается в каких-то житейских вопросах, но говорит он с ней в недопустимом тоне. Как учитель. Не имея на это никакого права. В этом игнорировании табу есть что-то интимное, что ли? Пора его осадить.
— Торговля убеждениями ради карьеры? — она вложила в голос как можно больше презрения, которого, в действительности, не чувствовала, нарушая уже объявленные в разговоре договоренности.
— Упаси, Боже! — он всплеснул руками в удивлении. — Убеждениями не торгую. Просто мое поведение не выходит за рамки, допустимые моими же убеждениями. На своем месте я стараюсь приносить максимум пользы окружающим и себе, своей матери, своим друзьям. Власть не цель, а инструмент, и я уверен, что пользуюсь им правильно. Более того, я приложу все усилия, чтобы и в дальнейшем иметь в руках этот инструмент.